OPUS MAGNUM: Монографии Д.О. Тузова о недействительности сделок в гражданском праве

Star InactiveStar InactiveStar InactiveStar InactiveStar Inactive
 

OPUS MAGNUM: МОНОГРАФИИ Д.О. ТУЗОВА О

НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ СДЕЛОК В ГРАЖДАНСКОМ ПРАВЕ

 

А.Д. РУДОКВАС

 

--------------------------------
OPUS MAGNUM - Великий труд (лат.). - Примеч. авт.

 

Рудоквас А.Д., доцент кафедры гражданского права юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Для российской экономики значение сделок как формы юридического опосредования экономических отношений сложно переоценить. С середины 90-х годов предшествующего столетия количество сделок, совершаемых участниками гражданского оборота, а равно и споров об их действительности резко возросло. Для современного этапа развития гражданского оборота характерна неоднозначность подходов судебной практики к вопросам последствий совершения недействительной сделки, что обусловлено противоречивостью и эклектичностью тех базовых теоретических воззрений, на которых основывается правоприменительная практика при выработке своей позиции в отношении недействительности сделок. При таких обстоятельствах исследование актуальных проблем теории недействительности сделок и разработка адекватных форм их разрешения в правоприменительной практике приобретают чрезвычайно важное практическое значение. Научный интерес к теории недействительности сделок также связан с тем, что учение о недействительности сделки затрагивает множество принципиальных цивилистических проблем, касающихся основных институтов гражданского права.
Исследование проблематики недействительности сделок в гражданском праве ведется Даниилом Олеговичем Тузовым на протяжении десяти лет. Его результаты хорошо известны специалистам в данной области и получили отражение в двух диссертациях автора: кандидатской (1999 г.) и докторской (2006 г.), а также в значительном количестве публикаций - как в России, так и за рубежом. Среди указанных публикаций особо следует выделить цикл недавно вышедших в свет монографий, содержание которых, объединенное общей методологией, единством "концептуального каркаса" и общностью целей и задач исследования, и составляет предмет рассмотрения в нашей рецензии. Речь идет о следующих работах:
- "Концепция "несуществования" в теории юридической сделки" (Томск: Пеленг, 2006. 88 с.);
- "Ничтожность и оспоримость юридической сделки: пандектное учение и современное право" (М.: Статут, 2006. 204 с.);
- "Реституция при недействительности сделок и защита добросовестного приобретателя в российском гражданском праве" (М.: Статут, 2007. 210 с.);
- "Теория недействительности сделок: опыт российского права в контексте европейской правовой традиции" (М.: Статут, 2007. 604 с.).
Вне всякого сомнения перечисленные работы представляют собой наиболее фундаментальное на сегодняшний день исследование проблем теории недействительности сделок в российской цивилистике. В рассматриваемых трудах впервые в истории отечественной цивилистической мысли предлагается всеобъемлющее и комплексное исследование общих учений теории недействительности сделок, охватывающее как общетеоретические вопросы цивилистики, связанные с недействительностью сделок, так и отдельные частные аспекты возможных последствий недействительности сделки. Цель исследования, составляющего содержание рассматриваемых монографий, заключалась в выявлении и постановке основных теоретических проблем недействительности сделок и определении возможных путей их решения. Его новизна состоит прежде всего в комплексном рассмотрении основных вопросов недействительности сделок в российской цивилистике с позиций классических общих учений теории недействительности сделок, выработанных в пандектном праве.
Анализируемые монографии по своей тематике следуют друг за другом в четкой логической последовательности. Первая посвящена общей проблеме недействительности сделки, а именно проблеме соотношения недействительности и юридического несуществования. Во второй монографии исследуется проблема так называемой порочности сделок и двух ее форм: ничтожности и оспоримости. В третьей автор рассматривает важные не только с теоретической, но также - и прежде всего - с практической точки зрения проблемы имущественных последствий, связанных с недействительностью сделки. Наконец, последняя - четвертая - монография представляет собой своего рода итог многолетнего исследования избранной темы и объединяет в себе в существенно переработанном и дополненном виде содержание трех предшествующих монографий, о чем уведомляет читателя сам автор в предисловии. Достаточно четко и логично структурированная, она состоит из предисловия и 3-х частей, содержащих 10 глав, разделенных на параграфы со сплошной нумерацией. В части первой излагается учение о природе недействительности сделки, в части второй рассматривается учение о ничтожности и оспоримости, а часть третья озаглавлена "Реституционные отношения и защита добросовестного приобретателя". В работе имеется также 2 приложения: авторский перевод части ГК Италии, касающейся недействительности сделок, и список цитированных источников и литературы.
Исследование Д.О. Тузова основывается на солидной источниковой базе. В списке использованной литературы (в последней монографии) значится 549 наименований использованных нормативно-правовых актов, материалов судебной практики, зарубежных кодексов, научных статей и монографий. При этом использование всей упомянутой литературы в тексте анализируемых работ автора на самом деле имеет место. В них содержится много полемики, сопровождаемой цитированием оппонентов, а также присутствует теоретический анализ конкретных казусов для иллюстрации аналитических построений автора.
Особенностью исследования, предопределенной самой формулировкой названий монографий, является широкое использование исторического и сравнительно-правового методов. В каждом разделе Д.О. Тузов емко, но подробно прослеживает историю вопроса, описывает содержание, а также сильные и слабые стороны тех доктрин, которые в связи с рассматриваемой проблематикой существовали в европейской цивилистике прошлого и настоящего, начиная с римского права. Особое внимание он уделяет причинам эволюции доктринальных положений в рассматриваемой сфере. При этом автор проработал огромный массив иностранной литературы. В работе использовано более 140 работ на 6 иностранных языках. Сюжеты из области римского права также исследуются автором самостоятельно на основе выполненных им переводов с латыни соответствующих фрагментов Дигест.
Цель использования сравнительно-правового и исторического методов для изучения российского права состояла в том, чтобы понять, насколько особенности отечественной доктрины и законодательства оправданы, а в какой мере они являются плодом неверной интерпретации или эклектического заимствования отдельных положений западноевропейских доктрин и законодательств.
Основная идея автора в отношении недействительности сделок, пронизывающая все исследование, состоит в том, что недействительная сделка не существует как юридический факт. Она не способна породить никаких правовых последствий. Таким образом, факт заключения недействительной сделки ничего не меняет в правоотношениях сторон. Они остаются такими же, как и были прежде.
Исходя из этой позиции, во второй части монографии "Теория недействительности сделок..." и в монографии "Ничтожность и оспоримость юридической сделки" автор указывает, что понятие недействительных сделок обнимает собой и сделки, заключенные под отлагательным условием (пока условие не наступило), а не только сделки, не соответствующие правовым предписаниям, а также отрицает возможность разграничения несостоявшихся сделок (незаключенных договоров) и сделок недействительных как самостоятельных юридических категорий. Во всех перечисленных случаях эффект один: действия сторон, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских правоотношений, не достигают своей цели и представляют собой ноль в юридическом смысле. Д.О. Тузов критикует отечественную доктрину за недопустимое сведение понятия недействительности сделки к ее ничтожности или оспоримости. Между тем ничтожность или оспоримость - это состояния, обусловленные недостатками сделки, приводящими или способными привести к ее недействительности, ее пороками. Автор исходит из необходимости разграничения недействительности сделки и ее порочности, как это имеет место в цивилистических доктринах стран Западной Европы. С одной стороны, он указывает на то, что в отечественном правопорядке просто отсутствует даже специальный термин для обозначения недействительности сделки в узком смысле слова, т.е. той недействительности, которая не связана с пороками сделки (как в случае со сделкой под отлагательным условием). С другой стороны, он отмечает, что порочность сделки не всегда тождественна ее недействительности, поскольку оспоримая сделка действительна до тех пор, пока она не оспорена. С точки зрения классической пандектной доктрины, с которой солидаризируется автор, оспоримая сделка "условно действительна", и если она не оспорена в течение отведенного законом для ее оспаривания срока, она "исцеляется", т.е. становится безусловно действительной. С другой стороны, многократно повторяя и подчеркивая этот тезис, Д.О. Тузов все время оговаривается, что оспаривание осуществляется ex tune, с момента совершения сделки, т.е. она признается недействительной с обратной силой.
В связи с разграничением сделок ничтожных и оспоримых автор с позиций немецких учений пандектного права критикует французскую "теорию права оспаривания" (Жапьо, Годэмэ), которая подменяет различие ничтожных и оспоримых сделок их разграничением лишь на сделки "абсолютно недействительные" и "относительно недействительные". Д.О. Тузов показывает, что в России эта теория приобретает все большую популярность как в доктрине, так и на практике и демонстрирует опасность такого подхода, например, критикуя позицию ВАС РФ, который, допустив возможность предъявления исков о признании недействительной ничтожной сделки, распространяет на них действие исковой давности. В частности, по его мнению, вытекающее из этой теории признание необходимости судебного оспаривания ничтожных сделок способно привести к коллапсу судебной системы. Если отказаться от классической модели разграничения сделок на ничтожные и оспоримые в пользу той точки зрения, что лишить сделку действительности может только судебное решение, установившее наличие оснований для ее недействительности, то это приведет к существенному увеличению нагрузки на суды из-за невозможности для органов регистрации, налоговых органов, таможенных органов, иных правоприменителей самостоятельно квалифицировать как недействительные даже явно ничтожные сделки.
Думается, что в своей критике отечественной доктрины и судебно-арбитражной практики Д.О. Тузов прав. Проблемой действующего законодательства на самом деле является то, что доктрина и практика стремятся применить к воплощенной в законе классической германской модели разграничения ничтожных и оспоримых сделок французскую теорию "права оспаривания". По сути речь идет об относительной недействительности сделок, поскольку для недействительности ничтожных сделок, так же как для недействительности оспоримых сделок, сторонники этой точки зрения требуют их обязательного объявления недействительными судом, а само различие ничтожных и оспоримых сделок стремятся свести к определению круга субъектов права оспаривания и различным срокам исковой давности по таким искам. Однако тогда надо прямо признать, что речь идет об отказе от германской модели, а вместе с ней и от самих терминов "ничтожная" и "оспоримая" сделка и о замене этого разграничения делением сделок на "абсолютно недействительные" и "относительно недействительные". При этом любая сделка будет считаться условно действительной при отсутствии ее эффективного оспаривания лицом, которое согласно закону наделено правом оспаривания. Для "абсолютно недействительных" сделок таковым будет любое заинтересованное лицо, для "относительно недействительных" - определенный законом круг лиц. Таким образом, любой иск о признании сделки недействительной всегда будет преобразовательным притязанием, а не установительным (как это имеет место сейчас в случае с иском о признании недействительной ничтожной сделки). Истечение исковой давности по иску об оспаривании будет означать санацию (конвалидацию) недействительной сделки, которая из условно действительной превратится в безусловно действительную.
Даже если предположить, что законодатель, следуя в фарватере сформировавшейся на практике тенденции, просто устранит из ГК определение ничтожной сделки, оставив там само это понятие, то все равно на практике возникнут серьезные вопросы, ответы на которые далеко не очевидны. Например, что означает истечение исковой давности по иску о признании недействительной ничтожной сделки? Те, кто допускают действие исковой давности в отношении таких исков, полагают возможным предъявление подобного иска только в ситуации, когда никаких предоставлений по сделке совершено не было, и поэтому отсутствуют основания для предъявления иска о применении последствий недействительности сделки. Следовательно, при таких обстоятельствах контрагентом вполне может быть предъявлен встречный иск об исполнении обязательства в натуре или о взыскании ущерба от неисполнения и т.п. Подлежит ли такой иск удовлетворению, если иск о признании сделки недействительной задавнен? А можно ли выставить возражения о ничтожности сделки против такого иска или оно тоже подлежит задавниванию? Наконец, допустима ли ссылка ответчика по виндикации на недоказанность права собственности истца, если титулом владения последнего являлась ничтожная сделка, однако с момента ее совершения и исполнения истекли сроки исковой давности и по иску о признании ее недействительной, и по иску о применении последствий ее недействительности? Очевидно, сама семантика термина "ничтожность" противится положительному ответу на все эти вопросы.
Проведя скрупулезный анализ теорий материального основания разграничения сделок на ничтожные и оспоримые законодателем, Д.О. Тузов приходит к выводу, что такие основания отсутствуют. По его мнению, они имеют метаюридический характер, т.е. лежат в сфере правовой политики. По этой причине в разных правопорядках одни и те же сделки могут признаваться либо ничтожными, либо оспоримыми. Тот же подход он демонстрирует и в отношении возможности исцеления ничтожной сделки. Прагматические цели, которые ставит перед собой законодатель, допускают исцеление ничтожности сделки, хотя это и противоречит строгости классической доктрины. Однако такое право есть только у законодателя, и Д.О. Тузов сурово осуждает российского правоприменителя, который иногда допускает расширение сферы применения исцеления ничтожности сделки даже на те случаи, когда законом такая возможность не предусмотрена. Правоприменитель должен руководствоваться уже установленным в законе разграничением, при том что оспоримость порочной сделки - это всегда исключение, а ничтожность - правило. Заслуживает самого пристального внимания предложение автора дополнить исковую форму оспаривания, принятую в российском ГК, введением института судебного возражения об аннулировании оспоримой сделки, известного зарубежным правопорядкам.
Говоря о тождественности категорий сделки несуществующей и недействительной (гл. II первой части монографии "Теория недействительности сделок...", а также монография "Концепция "несуществования"..."), Д.О. Тузов демонстрирует, что само появление идеи их разграничения в европейской цивилистике XIX в. обязано историческому курьезу. Впоследствии в европейской цивилистике предпринимались попытки теоретического обоснования их сущностного разграничения. Поскольку в российской науке таких попыток не было, Д.О. Тузов подробно анализирует взгляды западных авторов, обосновывавших это разграничение, много их цитирует и путем логического анализа демонстрирует, как любой из вариантов таких теорий вырождается в демагогическое смешение юридического и фактического. Далее он подвергает скрупулезному анализу текст ГК РФ на предмет выявления позиции законодателя по этому вопросу и опять же показывает, что законодатель-то на самом деле никакого различия между терминами "ничтожный договор" и "незаключенный договор" не проводит, употребляя их как синонимы.
Утверждая правоту и универсальность учений пандектного права о недействительности сделок, Д.О. Тузов вынужден полемизировать не только с французскими, но и с отечественными авторами. Здесь камнем преткновения оказывается все тот же вопрос о реституции, поскольку в отечественной доктрине реституция, как правило, рассматривается как самостоятельное последствие недействительности сделки. Именно на этой почве базируются все теории об особой природе недействительных сделок, которые в рамках этих теорий хотя и не влекут за собой тех юридических последствий, которые с ними связывают стороны, однако влекут иные последствия (т.е. реституцию).
Затрагивая эту проблему в гл. II первой части монографии "Теория недействительности сделок...", а также в монографии "Концепция "несуществования"...", Д.О. Тузов справедливо отмечает, что реституция не является следствием самого волеизъявления сторон, направленного на совершение сделки. Реституция представляет собой следствие совершения предоставления во исполнение недействительной сделки. Таким образом, само по себе волеизъявление, которое признается недействительным по действующему законодательству, никаких правовых последствий не порождает, как не порождают их и незаключенный договор, и сделка, наступление юридических последствий которой связано с отлагательным условием.
К проблеме реституции Д.О. Тузов возвращается вновь в гл. IX третьей части монографии "Теория недействительности сделок..." (а также в монографии "Реституция при недействительности сделок..."). Здесь он прежде всего демонстрирует, что реституция как самостоятельный способ защиты гражданских прав, связанный с недействительностью сделки, признается только в советской и постсоветской цивилистической доктрине. Во всех остальных правопорядках имущество, переданное по недействительной сделке, возвращается либо с помощью кондикции (если право собственности считается перешедшим в силу германского принципа абстрактности традиции или же если переданное имущество потреблено или иным образом утрачено), либо с помощью виндикации. Попытки возвести генеалогию отечественной реституции к римскому праву также совершенно абсурдны, поскольку римская реституция не имеет ничего общего с российской кроме названия. Римская реституция по своему эффекту и последствиям аналогична современному иску о признании недействительной оспоримой сделки. Прослеживая генезис понятия реституции как автономной категории в отечественной доктрине, Д.О. Тузов показывает, что она окончательно оформилась лишь в послевоенные годы как институт, направленный на защиту не частных интересов сторон в сделке, а публичных интересов, как реакция правопорядка на нарушение закона, имевшее место в результате исполнения сделки, противоречащей нормам позитивного права. Стороны недействительной сделки возвращались в первоначальное положение безотносительно к тому, соответствовало это их интересам и пожеланиям или нет.
В нынешних условиях сложившееся в отечественной доктрине понимание реституции не приносит ничего, кроме вреда, поскольку не только порождает надуманную проблему конкуренции исковых притязаний, но и в ряде случаев приводит к нарушению прав и законных интересов сторон реституционных правоотношений. Хотя правила ст. 1103 ГК РФ указывают на возможность субсидиарного применения к отношениям сторон недействительной сделки норм гл. 60 о неосновательном обогащении, однако эти нормы не затрагивают, например, вопроса о судьбе неотделимых улучшений вещи и полученных от нее плодов. Д.О. Тузов в этой части своего исследования постарался обосновать тезис о том, что никакого самостоятельного реституционного притязания быть не может, а иск о применении последствий недействительности сделки на самом деле представляет собой либо виндикацию (если речь идет об истребовании индивидуально-определенной вещи, т.е. о "реституции владения"), либо кондикцию, либо иск, связанный с ответственностью без вины (если вещь случайно погибла, но п. 2 ст. 1104 ГК возлагает на получателя ответственность за случайную утрату неосновательно приобретенного имущества) - "компенсационную реституцию". При этом автор подвергает суровой и беспощадной критике тезис о том, что реституция имеет характер посессорной защиты в том смысле, что для удовлетворения реституционного притязания не имеет значения правовое основание владения истца. Хотя позиция Д.О. Тузова в отношении реституции совершенно правильна <2>, его попытка доказать, что закон не надо понимать буквально и что, таким образом, следует растворить реституцию в виндикации и кондикции, на самом деле выглядит убедительно только de lege ferenda, но не de lege lata. Например, в той же ст. 1103 ГК законодатель expressis verbis разграничивает притязание об истребовании имущества собственником из чужого незаконного владения и притязание о возврате исполненного по недействительной сделке. Видимо, сознавая это, автор в конце концов просто предлагает исключить п. 2 ст. 167 из ГК во избежание недоразумений и, с другой стороны, ввести в российское гражданское право полноценный институт владельческой защиты, в частности, для тех специфических ситуаций, когда владелец утрачивает владение, совершив отчуждение имущества под влиянием принуждения и угроз либо находясь в бессознательном состоянии.
--------------------------------
<2>При противоположной точке зрения пришлось бы, например, допустить, что порядок расчетов между собственником и незаконным владельцем при виндикации регулируется специальными нормами ст. 303 ГК, а при реституции - общими нормами о возврате неосновательного обогащения, при том что никакого оправдания такой дифференциации с точки зрения правовой политики отыскать невозможно.

 

Переходя к вопросу о защите добросовестных приобретателей (гл. X монографии "Теория недействительности сделок..." и монография "Реституция при недействительности сделок и защита добросовестного приобретателя..."), Д.О. Тузов дает свое обоснование теории приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя. Главная особенность позиции автора состоит в том, что сам по себе обязательственный договор купли-продажи не принадлежащей продавцу вещи является, по его мнению, действительным, коль скоро такая возможность предусмотрена законом. Недействительной является распорядительная сделка по передаче товара во исполнение данного договора, т.е. акт традиции, направленный на переход права собственности от отчуждателя к приобретателю. Автор придерживается теории сделочной природы традиции и на страницах своей работы прикладывает немало усилий для доказывания правоты этой теории в полемике с ее оппонентами.
Кроме того, Д.О. Тузов специально полемизирует со сторонниками точки зрения, согласно которой традиция имеет в российском гражданском праве абстрактный характер, так же как в праве немецком. Он отстаивает каузальную природу традиции, применяя прием, который ему, очевидно, навеян знакомством с историей появления принципа абстрактности традиции в немецком праве. В Германии ее абстрактный характер выводится из факта, что, говоря о переходе права собственности благодаря традиции, законодатель умалчивает о том, что этот переход осуществляется на основании договора (т.е. того обязательственного договора, который лежит в основании традиции и служит ее каузой) <3>. Автор использует сходную аргументацию, но с точностью до наоборот. Он обращает внимание на то, что в ст. 224 ГК говорится о приобретателе "по договору", и дальше, основываясь на этом, обосновывает каузальный характер традиции в российском гражданском праве и критикует тех, кто считает иначе. Впрочем, в одном из примечаний к работе он все-таки реконструирует гипотетическое обоснование противоположной точки зрения с привязкой к тексту ГК <4>. Таким образом, основной упор в своей аргументации автор делает все же не на апелляции к тексту ГК РФ, который допускает двусмысленные толкования, а на критике теории абстракции с точки зрения интересов оборота. По мнению автора, при наличии в позитивном праве такого способа приобретения права собственности, как приобретение от неуправомоченного отчуждателя на основании сложного юридического состава, принцип абстрактности традиции просто избыточен и даже вреден.
--------------------------------
<3> Ваке А. Приобретение права собственности покупателем в силу простого соглашения или лишь вследствие передачи вещи? // Цивилистические исследования. Вып. 1 / Под ред. Д.О. Тузова, Б.Л. Хаскельберга. М.: Статут, 2004. С. 136.
<4> Тузов Д.О. Реституция при недействительности сделок и защита добросовестного приобретателя в российском гражданском праве. М., 2007. С. 59 (примеч. 3).

 

Само по себе воззрение Д.О. Тузова на исполнительное предоставление как на сделку достаточно необычно для отечественной цивилистической традиции советского и постсоветского периодов. Против него уже были выдвинуты прагматические аргументы, призванные доказать нежелательность допущения возможности оспаривания исполнительных предоставлений как юридических сделок. В частности, предложен для рассмотрения следующий пример: "По договору купли-продажи продавец должен передать индивидуально-определенную вещь через год с момента заключения договора, однако вследствие злонамеренных действий покупателя он вынужден передать вещь раньше срока, например через месяц. Если занять ту позицию, что передача вещи является сделкой и к ней применимы все правила формирования воли и волеизъявления, нет никаких препятствий обратиться в суд и признать недействительной "сделку" по передаче вещи. Но собственно договор купли-продажи, из которого возникла обязанность передать вещь, не оспаривается и обязанность по передаче не устраняется. Более того, покупатель, принимая вещь досрочно, получает то, что он и должен получить. Вещь поступает в его владение, что независимо от желания его контрагента означает возникновение права собственности на вещь. Что же достигается признанием недействительной передачи вещи? Ответ, казалось бы, очевиден: срок передачи вещи должен быть увеличен. Таким образом, суд должен обязать покупателя возвратить продавцу досрочно переданную вещь? Возражая против данного подхода, укажем, что судебная процедура у нас не столь оперативна, и к моменту вынесения судом решения вероятнее всего срок передачи вещи уже наступит, и суд, вынося подобное решение, должен будет признать недействительной саму сделку купли-продажи, с одной стороны, ибо решение будет вынесено в противоречии с ней, а с другой стороны, суд обязан прекратить уже возникшее право собственности у приобретателя. Представляется, что наиболее вероятным и адекватным решением может быть взыскание убытков, вызванных вынужденным досрочным исполнением. Для применения данной меры ответственности нет необходимости признавать передачу вещи недействительной. Таким образом, механизм защиты интересов продавца не нуждается в объявлении передачи вещи сделкой" <5>.
--------------------------------
<5> Кротов М.В. Рецензия на Сборник статей к 55-летию Е.А. Крашенинникова // Закон. 2008. N 1. С. 191 - 192.

 

Представляется, что приведенное суждение само по себе небесспорно. Оно не учитывает тот факт, что и ничтожность сделки, и эффективное оспаривание оспоримой сделки (что происходит в приведенном примере) имеют своим непосредственным следствием признание того, что отчуждатель остается собственником переданной по недействительной сделке вещи. Следовательно, в силу преимущественного перед обязательственно-правовыми требованиями характера вещно-правовых требований отчуждатель даже в случае несостоятельности приобретателя сможет вернуть свое имущество. Между тем как требование о возмещении убытков, так и требование об исполнении встречного предоставления при взаимных договорах (например, об уплате покупной цены) практически реализуемы в полном объеме лишь постольку, поскольку контрагент не стал банкротом. А ведь в приведенном примере вполне возможна ситуация, когда, именно находясь в предбанкротном состоянии, покупатель заставляет продавца раньше срока исполнить его обязанность по передаче товара, надеясь таким образом поправить свое незавидное финансовое положение или просто продлить агонию. При этом полученный товар может быть срочно перепродан третьему лицу с созданием фигуры "добросовестного приобретателя". Если в данной ситуации признать возможным оспаривание состоявшейся традиции по нормам о недействительности сделок, то переданный товар можно будет потом истребовать даже у добросовестного приобретателя, поскольку эффективное оспаривание имеет ретроактивный характер, а имущество, выбывшее из владения по сделке с пороком воли, считается выбывшим из владения собственника против его воли. Таким образом, положения ст. 302 ГК РФ в рассматриваемой ситуации не защищают добросовестного приобретателя. Если же ограничиться требованием о возмещении убытков, предъявленным к покупателю, продавец практически ничего не сможет взыскать.
Не надо забывать, что существование действительного договора, по которому на собственника возложено обязательство передать принадлежащее ему имущество в собственность приобретателя, не носит фатальный характер. При определенных обстоятельствах должник вправе отказаться от исполнения данного обязательства. Это возможно, например, в том случае, если очевидно, что встречное исполнение не последует или последует не в полном объеме (ст. 328 ГК РФ).
Таким образом, по крайней мере с точки зрения политики права, концепция Д.О. Тузова относительно правовой природы традиции как юридической сделки заслуживает внимательного рассмотрения.
Следует отметить, что благодаря проведенному им разделению обязательственного договора об отчуждении вещи, с одной стороны, и квалифицируемого в качестве распорядительной сделки исполнительного предоставления, совершаемого во исполнение порожденного этим договором обязательства, - с другой, Д.О. Тузов предложил нетипичное для отечественной цивилистической доктрины догматическое обоснование приобретения добросовестным возмездным приобретателем права собственности от неуправомоченного отчуждателя. Согласно его концепции следует разграничивать обязательственный договор об отчуждении вещи неуправомоченным отчуждателем и традицию (передачу отчуждаемой вещи приобретателю) как распорядительную сделку - вещный договор, совершаемый во исполнение обязательственного договора и направленный на непосредственное перенесение права собственности на приобретателя. В рамках такого подхода оказывается возможным признать заключенный неуправомоченным отчуждателем обязательственный договор действительным по аналогии с договором о продаже будущей вещи или той, которую продавец намерен приобрести в будущем, поскольку отсутствие у отчуждателя права собственности на момент заключения договора не лишает его возможности возложить на себя обязательство распорядиться этой вещью в будущем. В период от момента заключения договора до момента его исполнения продавец либо станет управомоченным отчуждателем (например, получив эту вещь в дар или купив ее), и тогда традиция, совершаемая во исполнение обязательственного договора об отчуждении этой вещи, будет действительна, либо не станет таковым. В последнем случае недействительным (как противоречащий закону) будет не обязательственный договор об отчуждении, а именно вещный договор (традиция), и именно его недействительность восполняется добросовестностью возмездного приобретателя по условиям ст. 302 ГК РФ. Главным аргументом в пользу этой точки зрения является невозможность обоснования договорной природы ответственности за эвикцию в случае признания недействительным самого договора купли-продажи.
При этом автор рассматриваемой концепции полагает, что она в равной мере относится к сделкам по отчуждению как движимых вещей, так и недвижимости, поскольку, по его мнению, "...различный подход к вопросу о действительности обязательственных договоров в зависимости от "фиксируемости вещных прав на составляющее их предмет имущество выглядел бы явно искусственным" <6>. Это типичный для пандектной доктрины (и зачастую даже для неосознанно следующей в ее фарватере отечественной цивилистической традиции) подход, уравнивающий правовой режим движимого и недвижимого имущества. Между тем он уже давно и обоснованно подвергнут критике и отвергнут большинством современных правовых систем, в которых правовое регулирование оборота недвижимости кардинально отличается от тех норм, которые регулируют оборот движимого имущества, причем фундаментом этого отличия как раз является необходимость строгой фиксации прав на недвижимость. Приведем типичное суждение на эту тему, высказанное И.А. Базановым - авторитетным дореволюционным цивилистом, труды которого оказались возвращены в научный оборот современной России стараниями того же Д.О. Тузова: "Производный способ приобретения права собственности был организован в римском праве, реципированном новыми народами, в общем так. Акт приобретения состоял из личной сделки между отчуждателем и приобретателем и из вещного договора, традиции. Личная сделка является титулом для вещного договора традиции. Собственность приобретена, когда обязанный по личной сделке отчуждатель совершил традицию отчужденного предмета. И личная сделка, и вещный договор лишены всякой формы, по которой можно было бы распознать третьему лицу совершившийся акт отчуждения. Но зато всякий третий заинтересованный не был лишен права осуществления своих притязаний на отчуждаемый предмет против третьего приобретателя предмета. Этот порядок был общим как для движимостей, так и для недвижимостей.
--------------------------------
<6> Тузов Д.О. Теория недействительности сделок. С. 541.

 

У новых народов эта организация имела немало сторонников, особенно во время господства идей естественного права. И действительно, ей нельзя отказать в простоте, стройности, последовательности и логичности. Все вещное право покоится при ней на единых началах. Кроме того, она как нельзя более выражает и материальную истину в праве. При обсуждении Code Napoleon во французском Государственном Совете и даже при обсуждении прусского Закона 1872 г. в прусской палате господ ей было высказано немало похвал. Что может быть естественнее и что может больше отвечать материальной истине в праве, как не начало свободного волеопределения сторон и осуществления волеопределения в фактической передаче предмета. А если третье лицо имеет право на вещь, правомерно ли и справедливо ли отказать ему в осуществлении его прав против приобретателя вещи?! Юристы естественного направления в праве усматривали поэтому в римской организации идеал права, который должен быть насаждаем всюду и всегда, как сама справедливость.
И тем не менее, если из области грез о естественном состоянии людей и царстве справедливости на земле мы перейдем на более трезвую почву действительности, на почву практической жизни с ее борьбой страстей и интересов, с ее местными и временными условиями, то против римской организации придется многое возразить. Прежде всего жизнь не оправдывает схоластического приема уравнения перед правом движимых и недвижимых вещей, коренным образом различных как по экономическому значению, так и по самой природе своей. Перечислять здесь все черты различия обеих категорий вещей излишне. Лучше сослаться на историю права всех народов, включая и римский в эпоху его национальной жизни, и установить, что везде там оборот движимостей и недвижимостей покоился на различных основаниях. Оборот движимостей нуждался всегда в организации, имеющей главной задачей облегчение его; оборот недвижимостей, даже в эпохи мобилизации, когда сказывалась потребность в облегчении форм, организовался на началах, преследующих обеспеченность и надежность его. Уравнение обеих категорий в отношении организации оборота их вызывало, как увидим, застой в обороте; напротив, путем приноровления организации оборота к каждой категории вещей с ее специфическими свойствами достигалось действительное уравнение оборота обеих категорий вещей, и там, где условия благоприятствовали тому, достигалось даже превращение земли в товар и монетизация земли.
Не более отвечает потребностям практической жизни и крайняя материализация права в римской организации. Отсутствие публицитета при переходе собственности совершенно не обеспечивает приобретателя от ущерба, связанного с полной или частичной эвикцией вещи. Конечно, приобретатель имеет право требовать от отчуждателя вознаграждения за понесенный от эвикции ущерб. Но это право требования ущерба больше может утешить юриста, создавшего его, чем приобретателя, вынужденного вести дорогой и всегда длинный процесс, издержать на него, может быть, последнее состояние и в конце концов ничего не добиться за несостоятельностью ответчика. Человек жизни смотрит на отвлеченное право иначе, чем юрист. Он нередко отказывается, особенно при плохо организованном процессе, от попытки осуществить свое отвлеченное право, чтобы сохранить остатки своего конкретного состояния. А как страдает реальный кредит от такой системы, где кредитор не уверен в том, с кем он имеет дело: с собственником, или с простым пользователем имения, или даже с детентором, или неправомерным владельцем" <7>.
--------------------------------
<7> Базанов И.А. Происхождение современной ипотеки. Новейшие течения в вотчинном праве в связи с современным строем народного хозяйства. М.: Статут, 2004. С. 123 - 124.

 

"Вероятно, и римское право пришло к традиции в процессе какого-нибудь специфического нездорового перерождения, как об этом и высказывают догадки Rescher, Mascher и Williams, впрочем, догадки, мало объясняющие дело" <8>. Именно поэтому германское право в противовес римскому праву признало производным способом приобретения права собственности на недвижимость не передачу фактического владения (traditio), а внесение по соглашению сторон отчуждательной сделки регистрационной записи на имя приобретателя (передачу "книжного владения" - Tabularbesitz) <9>. Ссылка на авторитет пандектного права в данном случае может лишь ввести в заблуждение. Дело в том, что хотя пандектное право и являлось общим правом всех германских земель, однако оно имело субсидиарный характер по отношению к партикулярным правовым системам отдельных областей Германской империи. Между тем самобытная система регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним (а равно определяемые устройством данной системы специфические нормы, регулирующие оборот недвижимости) существовала почти в каждой земле Германии <10>. В результате, например, хотя Б. Виндшейд в своем учебнике пандектного права настаивал, что по общегерманскому праву право собственности на недвижимое имущество может передаваться посредством традиции, однако количество исключений из этого правила было так велико, что на самом деле это положение было действующей нормой только в графстве Хомбург, а также относилось к некоторым видам недвижимого имущества в княжестве Рацибург <11>.
--------------------------------
<8> Там же. С. 124 (примеч. 1).
<9> Подробнее см., напр.: Welzer H. Natural- und Tabularbesitz. Wien, 1913.
<10> Huebner R. A History of Germanic Private Law / English transl. by F.S. Philbrick. New York, 1968. P. 207, 405 - 406.
<11> Аннерс Э. История европейского права. М., 1994. С. 311.

 

Концепция Д.О. Тузова относительно распорядительных сделок in iure condito никак не вмещается и в рамки действующего российского законодательства именно потому, что она предполагает единый подход к обороту движимых и недвижимых вещей, поскольку различное обоснование правовой природы эвикции в зависимости от того, продается ли движимое имущество или объект недвижимости, на самом деле неприемлемо. Дело в том, что если для отчуждения движимых вещей российский законодатель разграничивает обязательственный договор об отчуждении и совершаемую во исполнение данного договора передачу владения вещью (традицию), с которой связывается переход к приобретателю права собственности, то в отношении недвижимого имущества дело обстоит иначе. Хотя порядок передачи недвижимости во исполнение договора о ее отчуждении установлен в п. 1 ст. 556 ГК, который предусматривает, что передача недвижимости продавцом и принятие ее покупателем осуществляются по подписываемому сторонами передаточному акту или иному документу о передаче, правовое значение данного акта ограничивается тем, что он удостоверяет исполнение сторонами обязательств по договору и доказывает отсутствие взаимных претензий. Такой документ важен в случае возникновения впоследствии споров о качестве проданной вещи, т.е. о соответствующем условиям договора состоянии проданного объекта недвижимости на момент подписания данного акта, о том, что продавец обеспечил покупателю к оговоренному сроку возможность беспрепятственно разместиться на этом объекте (передал ключи, освободил помещения от собственного движимого имущества) и т.п. Однако переход права собственности законодатель связывает не с подписанием акта о передаче, которое "является аналогом передачи владения для недвижимых вещей" <12>, а с актом государственной регистрации перехода права собственности.
--------------------------------
<12> Скворцов О.Ю. Сделки с недвижимостью в коммерческом обороте. М., 2006. С. 191.

 

"Следует иметь в виду и то обстоятельство, что подписание акта о передаче недвижимого имущества не является основанием для государственной регистрации права. Это вытекает из ст. 17 Закона о регистрации прав на недвижимость, согласно которой основанием государственной регистрации являются договор и иные сделки" <13>. При этом в качестве основания внесения регистрационной записи о переходе права к приобретателю предполагается именно обязательственный договор об отчуждении, а не совершаемый во исполнение данного договора отдельный договор о передаче (вещный договор). В принципе зарегистрировать переход права собственности можно и без подписания передаточного акта, что зачастую и происходит на практике. Это совершенно естественно, например, в случае продажи жилой недвижимости, если на регистрацию одновременно подаются и сам договор, и заявление о регистрации перехода права собственности (что прямо допускает п. 3 ст. 13 указанного Закона), поскольку говорить об осуществлении удостоверяемого передаточным актом вручения объекта недвижимости при одновременной регистрации и перехода права собственности, и сделки, являющейся основанием такого перехода, было бы чистой фикцией. Подписание такого акта (т.е. удостоверение состоявшегося вручения - передачи владения) до регистрации договора было бы действием во исполнение договора, который еще не считается заключенным, а после регистрации перехода права собственности оно уже тем более не может считаться особой формой "вещного договора". "Передача недвижимости может предшествовать регистрации перехода права, а может и следовать за ней, в зависимости от того, как это предусмотрено в договоре" <14>. Лишь de lege ferenda высказываются иногда предложения сделать акт передачи объекта недвижимости самостоятельным основанием для государственной регистрации прав на эту недвижимость <15>.
--------------------------------
<13> Скворцов О.Ю. Сделки с недвижимостью в коммерческом обороте. М., 2006. С. 191.
<14> Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть вторая (постатейный) / Под ред. А.П. Сергеева, Ю.К. Толстого. 2-е изд. М., 2006. С. 158.
<15> Там же.

 

Конечно, при желании можно попытаться квалифицировать как распорядительную сделку (вещный договор) не подписание сторонами передаточного акта (вручение недвижимости), а подачу ими заявления о регистрации перехода права собственности на отчуждаемый объект недвижимости, поскольку и для такого действия необходимо согласное волеизъявление сторон, в конечном счете направленное на изменение существующего и установление нового правоотношения (переход права собственности). Однако представляется, что такая попытка обречена на неудачу, поскольку лишь сравнительно недавно законодатель предписал в обязательном порядке участие обеих сторон договора об отчуждении недвижимого имущества в процессе регистрации перехода права собственности от отчуждателя к приобретателю. До принятия Федерального закона от 9 июня 2003 г. N 69-ФЗ при заключении договора об отчуждении недвижимости допускалась подача заявления о регистрации лишь одной из сторон, если данный договор был удостоверен нотариусом, хотя обязательное нотариальное удостоверение и не требовалось <16>. Впрочем, и сейчас возможна регистрация перехода права собственности без каких-либо действий сторон, дополнительных к подписанию договора об отчуждении, поскольку согласно абз. 2 п. 1 ст. 16 Закона о регистрации прав на недвижимость (в ред. Федерального закона от 30 июня 2006 г. N 93-ФЗ) в том случае, если права возникают на основании нотариально удостоверенной сделки, заявление о государственной регистрации может подать нотариус, совершивший соответствующее нотариальное действие. При этом согласно п. 4 ст. 20 Закона о регистрации остановить уже запущенный процесс регистрации перехода права к приобретателю отчуждатель уже не вправе, так как для этого требуются заявления всех сторон договора об отчуждении <17>.
--------------------------------
<16> Иванов А.А. Изменения в законодательстве о регистрации прав на недвижимость // Цивилистические записки. Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 4. М., 2005. С. 216.
<17> Подробнее см.: Иванов А.А. Изменения в законодательстве. С. 221.

 

Таким образом, подписав договор купли-продажи недвижимости и заверив его у нотариуса, стороны считаются уже сделавшими свое волеизъявление на передачу права собственности от отчуждателя к приобретателю, и дальнейший процесс перехода права собственности, связанный с процедурой государственной регистрации данного права за покупателем, может протекать в автоматическом режиме, без всяких дополнительных волеизъявлений сторон. Нельзя сказать, что указанные особенности отечественного законодательства представляют собой нечто экстраординарное. Рассматривая тот же сюжет применительно к законодательству своей страны, австрийский цивилист Ганс Вельцер писал: "Приобретение владения недвижимостью определяется уже договором купли-продажи, т.е. титулом, каузальной сделкой, и представляет собой особый род договора о передаче владения (договора традиции)" <18>. "Какие-либо телесные, добавляемые к такой прокламации сторон фактические действия приобретателя относительно вещи не только излишни, но в ряде случаев и невыполнимы вовсе... Если римское право требовало для приобретения владения присутствие приобретателя на земельном участке или рядом с ним, то римлянам приходилось это решать между собой. Для нас такой ориентир не может навсегда оставаться кандалами. Это требование, как показал Иеринг, и в римском-то праве уже не имело значения" <19>.
--------------------------------
<18> Welzer H. Natural- und Tabularbesitz. S. 51.
<19> Welzer H. Op. cit. S. 52.

 

Проведенный анализ соотношения договора об отчуждении и регистрации перехода права собственности по действующему законодательству заставляет признать, что применительно к отчуждению недвижимости в современном российском праве разграничение обязательственных и вещных договоров не имеет под собой никаких оснований. Таким образом, в данном случае следует искать иное догматическое обоснование ответственности за возможную эвикцию.
Приверженность Д.О. Тузова "римской" концепции владения как фактического господства применительно не только к движимым, но и к недвижимым вещам приводит его к некоторым неверным выводам относительно тех элементов сложного юридического состава приобретения добросовестным приобретателем от неуправомоченного отчуждателя права собственности, которые необходимы в силу абз. 2 п. 2 ст. 223 ГК РФ (в сопряжении со ст. 302 ГК РФ). Так, из утверждения Д.О. Тузова о том, что при выявлении органом государственной регистрации неуправомоченности отчуждателя переход права собственности к приобретателю должен быть зарегистрирован на основании судебного решения <20>, которым будет установлено наличие указанного сложного юридического состава, вытекает, что, по его мнению, накопление состава является завершенным в момент передачи владения (традиции) объекта недвижимости, а регистрация права собственности за приобретателем лишь фиксирует этот свершившийся факт. По этой причине он уверен в том, что и добросовестность приобретателя в данном случае необходима до момента традиции, после которой mala fides superveniens non nocet, поскольку приобретатель уже стал собственником <21>.
--------------------------------
<20> Тузов Д.О. Теория недействительности сделок. С. 513.
<21> Тузов Д.О. Указ. соч. С. 502.

 

При этом автор делает оговорку о том, что "без судебного решения возникновение у добросовестного приобретателя права собственности на недвижимость возможно в том случае, когда на момент регистрации неуправомоченный отчуждатель фигурировал в реестре в качестве собственника и его право собственности не было оспорено в судебном порядке" <22>. Остается только гадать, каким образом может иметь место иная ситуация добросовестного приобретения, т.е. при каких условиях можно признать добросовестным приобретателем лицо, которое покупает объект недвижимости не у того, кто значится собственником этого объекта в ЕГРП, а у какого-то другого лица. Очевидно, что это возможно только в результате подлога, причем при участии сотрудников органов государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним. Однако в таком случае имущество следует считать выбывшим из владения собственника против его воли, так что добросовестный приобретатель в таком случае не приобретает права собственности.
--------------------------------
<22> Тузов Д.О. Указ. соч. С. 513.

 

Между тем из текста закона вытекает иное, а именно, что собственником приобретатель недвижимости становится только с момента регистрации перехода права собственности на основании сделки, если приобретатель добросовестно заблуждался, считая, что отчуждатель управомочен на распоряжение отчуждаемым объектом.
Следовательно, надо признать, что в данном случае законодатель исходит из того, что при наличии условий добросовестного приобретения, вытекающих из содержания ст. 302 ГК РФ, добросовестность приобретателя восполняет отсутствие у отчуждателя необходимых полномочий по распоряжению имуществом. Таким образом, сделка, явившаяся основанием внесения регистрационной записи, становится действительной в момент накопления сложного юридического состава, которое завершается в момент внесения регистрационной записи в ЕГРП. Иными словами, накопление предусмотренного законом сложного юридического состава приводит к исцелению (конвалидации) ничтожной сделки, которая в рамках этого состава становится действительной. Конечно, такая сделка совершена с нарушением закона, однако согласно ст. 168 ГК совершенная с нарушением закона сделка ничтожна только в том случае, если закон не устанавливает, что такая сделка оспорима, или не предусматривает иных последствий нарушения требований закона при совершении сделки.
В отечественном законодательстве есть и иные примеры признания действительными сделок, противоречащих закону. Так, при определенных условиях будет считаться действительным противоречащий закону договор продажи предприятия (ст. 566 ГК РФ). Действительность заключенной неуправомоченным отчуждателем с добросовестным приобретателем сделки означает, во-первых, что для возникновения права собственности у добросовестного приобретателя не требуется предъявления виндикационного иска прежним собственником и последующего отказа в виндикации. Во-вторых, добросовестный приобретатель становится собственником не ранее внесения в ЕГРП соответствующей записи. Последнее обстоятельство делает необходимым включение в ГК РФ нормы, аналогичной положению § 892 (2) BGB: "В том случае, когда для приобретения права требуется регистрация, определяющим в отношении осведомленности приобретателя считается время подачи заявления о регистрации..."
Как и любые серьезные исследования, работы Д.О. Тузова не свободны от некоторых недостатков. К числу таковых, в частности, можно отнести один пробел в аргументации автора относительно понятий ничтожности и оспоримости. Дело в том, что в рамках классического пандектного учения о порочности юридической сделки оспоримая сделка после того, как она оспорена, утрачивает силу с момента вынесения судебного решения (ex nunc), а не с момента заключения (ex tunc). Однако при принятии Германского гражданского уложения возобладала противоположная точка зрения, нашедшая отражение в § 142 BGB (1): "Если оспоримая сделка оспаривается, она рассматривается как недействительная с самого начала". Это был сознательный выбор, обусловленный желанием германского законодателя дать потерпевшей стороне возможность истребовать переданное ею во исполнение оспоренной сделки имущество у третьего лица, получившего эту вещь на основании последующей отчуждательной сделки от приобретателя по оспоримой сделке <23>. Ретроактивное действие оспаривания приводит к недействительности последующих распорядительных сделок с этим имуществом, совершенных приобретателем, а пороки воли собственника, являющиеся причиной порочности заключенной им первой (оспоримой) сделки, не дают оснований для защиты добросовестного приобретателя, ведь имущество считается выбывшим из владения собственника против его воли. Таким образом, для оборота такая конструкция весьма опасна.
--------------------------------
<23> Бернгефт Ф., Колер И. Гражданское право Германии. СПб., 1910. С. 85.

 

Д.О. Тузов совершенно правильно не соглашается с иногда встречающимся в российской юридической литературе мнением, что de lege lata при аннулировании оспоримой сделки вследствие признания ее недействительной судом происходит отпадение основания приобретения права собственности и возникает требование о возврате переданной индивидуально-определенной вещи как неосновательного обогащения (causa finita) <24>. Законодатель ясно указал на то, что эффективное оспаривание оспоримой сделки действует с обратной силой (ex tunc), поскольку, указав в ст. 166 ГК на то, что и ничтожные, и оспоримые сделки являются разновидностями сделок недействительных, в п. 1 ст. 167 ГК он далее утверждает, что все недействительные сделки недействительны с момента совершения. Данное обстоятельство получает особое значение в ситуации последующего отчуждения третьему лицу имущества, ранее полученного отчуждателем на основании оспоримой сделки, которая впоследствии признается недействительной по иску заинтересованного лица. До этого момента приобретатель является собственником, и на момент совершения эти сделки действительны <25>. Однако в результате эффективного оспаривания оспоримой сделки, на основании которой первый приобретатель получил право собственности, ретроактивный эффект оспаривания приводит к недействительности последующих сделок как противоречащих закону и совершенных неуправомоченным лицом. То есть эти сделки "задним числом" превращаются из действительных в ничтожные. Не спасает в данном случае и отстаиваемое некоторыми отечественными авторами разграничение обязательственных договоров и совершаемых во исполнение этих последних вещных договоров (распорядительных актов) и даже защищаемый некоторыми авторами принцип абстрактности традиции, поскольку в рамках этой концепции недействительными оказываются уже вещные договоры. Не спасает приобретателей по таким договорам и ст. 302 ГК, поскольку она не дает защиты добросовестному приобретателю в том случае, если вещь выбыла из владения собственника против воли последнего, а составы оспоримых сделок, как правило, предполагают совершение сделок с пороками воли <26>.
--------------------------------
<24> См., например: Белов В.А. Гражданское право: Учебник. М., 2004. С. 700.
<25> Подробнее см., напр.: Тузов Д.О. Ничтожность и оспоримость юридической сделки: пандектное учение и современное право. М., 2006. С. 72 - 73; 136 сл.


<26> Исключением в этом смысле является отчуждение собственником заложенной вещи без согласия залогового кредитора. В этом случае сделка является оспоримой, однако вещь, несомненно, выбывает из владения собственника (который в данной ситуации является неуправомоченным отчуждателем) по его собственной воле.

Даже применение приобретательной давности возможно лишь в ситуации добросовестного приобретения владения на основании ничтожной, но не оспоримой сделки. Применение приобретательной давности здесь невозможно потому, что, поскольку до момента эффективного оспаривания приобретатель - собственник, он не может считаться давностным владельцем независимо от своей добросовестности. Этот вопрос обсуждался в цивилистической доктрине Италии, в частности, применительно к ситуации, когда эффективное оспаривание купли-продажи, совершенной под влиянием заблуждения, произошло по истечении 10 лет - срока приобретательной давности, установленного законом для добросовестного владельца <27>. Итальянский цивилист Альберто Монтель подверг критике вышеупомянутое решение этого вопроса как формально правильное, однако нерациональное с точки зрения потребностей оборота <28>. Для его опровержения он заимствует аргументацию у глоссаторов, которые утверждали, что может ссылаться на приобретательную давность тот, кто является обладателем условной собственности (dominium revocabile) <29>. Приобретатель по оспоримой сделке - условный собственник, поскольку его право собственности существует при условии неосуществления заинтересованным лицом права оспаривания. Таким образом, эффективное оспаривание титула приобретения, представляющего собой оспоримую сделку, является резолютивным условием для основанного на этом титуле права собственности. По логике глоссаторов (и разделяющего их воззрения А. Монтеля), в этом случае с исчезновением права собственности, основанного на оспоренном титуле, отпадает препятствие для приобретения того же права на основании другого титула - приобретательной давности, для которого ранее наличие указанной сделки как основания приобретения владельцем права собственности являлось правопрепятствующим фактом. При этом Монтель обращает внимание на то, что итальянская доктрина допускает приобретение собственником иного вещного права на собственную вещь (например, ипотеки), однако накопление юридического состава, необходимого для такого приобретения, считается законченным лишь в момент утраты им права собственности <30>.
--------------------------------
<27> Montel A. Il possesso di buona fede. Padova, 1935. P. 93. N 3.
<28> Montel A. Op. cit. P. 93.
<29> Montel A. Op. cit. P. 93 - 94.
<30> Montel A. Op. cit. P. 94 - 95.

 

Представляется, что в своих рассуждениях итальянский цивилист не учел сделанное им же ранее правильное наблюдение в отношении того, что при оценке правовых последствий аннулирования оспоримой сделки необходимо учитывать правовую природу тех отношений, на которые может оказывать влияние эффективное оспаривание с ретроактивным эффектом, и что это влияние не может быть одинаковым как в вопросах права, так и в вопросах факта. Между тем он сам относит к вопросам факта владение и добросовестность <31> и указывает: "До признания недействительной эта сделка фактически существует и способна производить свойственные ей последствия, в том числе - придавать качество добросовестного владельца тому, кто основывает свое владение на этой сделке" <32>. Однако логическим следствием его собственных рассуждений следует признать как раз обратное: до признания ее недействительной оспоримая сделка существует юридически, как явление правовой действительности, и как таковая она порождает свойственные сделке данного типа правовые последствия. После ретроактивного оспаривания наступившие юридические последствия признаются не существовавшими с момента заключения данной сделки. Однако фактические последствия заключения сделки в отличие от последствий юридических не могут быть созданы с обратной силой. Даже воля законодателя может лишь фингировать, но не создавать их. Соотношение права и факта хорошо передается следующей максимой: законодатель вопреки юридической логике, но руководствуясь соображениями правовой политики, может исцелять ничтожные сделки, но он не в силах оживлять мертвых. Точно так же в рассматриваемом случае законодатель, установив ретроактивный эффект оспаривания, мог бы фингировать начало течения приобретательной давности с момента заключения оспоримой сделки в случае последующего признания ее недействительной, но он этого не сделал. При умолчании законодателя и при невозможности изменить фактическое положение дел в прошлом остается только признать, что законодатель сознательно стремился вывести рассматриваемые ситуации из-под действия приобретательной давности. Учитывая тот факт, что оспоримые сделки - это в основном сделки с пороками воли, можно предположить, что в этом вопросе законодатель находится в общем русле европейской цивилистической традиции, которая, начиная с римского права, склоняется к недопущению утраты права собственности на имущество, выбывшее из владения собственника против его воли. При этом рассматриваемая доктрина не считается с теми рисками, которые такой подход создает для стабильности оборота.
--------------------------------
<31> Montel A. Op. cit. P. 84.
<32> Montel A. Op. cit. P. 85.

 

В пандектистике в свое время существовали различные точки зрения по поводу того, следует ли придавать эффективному оспариванию оспоримой сделки ретроактивное значение. Сторонники ретроактивности, по-видимому, уповали на возможность исцеления (конвалидации) оспоримой сделки в случае ее последующего подтверждения или неоспаривания в течение установленного законом срока давности. Однако по российскому праву давность для иска о признании оспоримой сделки недействительной является давностью исковой, а не погасительной. Таким образом, на нее распространяются правила об исковой давности, которая применяется только по заявлению ответчика, может быть восстановлена и т.п. Таким образом, при отсутствии специального волеизъявления лица, которое согласно закону наделено "правом оспаривания", о полном исцелении оспоримой сделки применительно к российскому правопорядку говорить затруднительно даже по прошествии большого промежутка времени с момента ее совершения. При этом никаких специальных правил о защите третьих лиц - добросовестных приобретателей для этого случая российское гражданское право не предусматривает. Следовательно, третьи лица, которые добросовестно приобрели имущество, не догадываясь, что в основании завладения этим имуществом отчуждателем лежит оспоримая сделка, оказываются в полной зависимости от того, заявит ли заинтересованное лицо иск о признании оспоримой сделки недействительной и применении последствий ее недействительности, противопоставит ли ссылку на истечение исковой давности по этому иску ответчик и т.п. В некотором смысле такие приобретатели оказываются в еще худшем положении, чем те, кто приобрел имущество по сделке, которая уже на момент ее совершения являлась ничтожной, поскольку последние по крайней мере могут легализовать свое приобретение по истечении приобретательной давности, а при ретроактивном оспаривании это невозможно. Для того чтобы внедрить в российское право ту практически разумную модель, которую в свое время предложил применительно к итальянскому праву А. Монтель, следовало бы трансплантировать в ГК РФ норму, аналогичную положению § 142 (2) BGB: "Лицо, которое знало или должно было знать об оспоримости сделки, в случае оспаривания рассматривается как лицо, которое знало или должно было знать о недействительности сделки".
Будучи сторонником актуальности классического учения в современных условиях, Д.О. Тузов должен был обосновать, чем объясняется ретроактивность судебного решения по иску о признании недействительной оспоримой сделки и как она вообще может быть догматически обоснована. Ведь если применить ту аналогию, которая весьма популярна в европейской цивилистической традиции <33> и которая встречается и на страницах работ Д.О. Тузова, то ничтожная сделка - это мертворожденный ребенок, а оспоримая - больной ребенок, который, может быть, выздоровеет, а может быть, умрет. Как же можно представить признание этого больного ребенка, который родился, а потом умер, мертворожденным? С этой догматической проблемой тесно связана проблема действительности сделок по распоряжению вещью, переданной по оспоримой сделке, если такие сделки совершены до момента оспаривания. С точки зрения большинства пандектистов, они действительны, а с точки зрения Д.О. Тузова - нет. Почему? Какова догматическая конструкция недействительности таких сделок, если их действительность или недействительность зависит лишь от факта эффективного оспаривания третьим лицом другой (предшествующей) сделки? На этот вопрос следовало бы дать развернутый ответ, не ограничиваясь простой констатацией факта ретроактивности оспаривания сделки. Примечательно, что похожее возражение против теории Д.О. Тузова было уже высказано О.В. Гутниковым <34>. Он же указал на то, что из нормы п. 1 ст. 167 ГК РФ вытекает, что недействительная сделка (и ничтожная, и оспоримая) не влечет за собой юридических последствий и недействительна с момента ее совершения.
--------------------------------
<33> См.: Санфилиппо Ч. Курс римского частного права. М., 2000. С. 80 сл.
<34> Гутников О.В. Недействительные сделки в гражданском праве. Теория и практика оспаривания. М., 2003. С. 181.

 

Говоря о том, что отечественный законодатель исходит из классического пандектного учения о сделках, а правоприменитель его неправильно понимает, вольно или невольно склоняясь в сторону теории права оспаривания, Д.О. Тузов, скорее всего, выдает желаемое за действительное. На самом деле законодатель, по-видимому, эклектически комбинирует элементы обеих этих теорий, дополняя их оригинальным и не имеющим аналогов в зарубежных правопорядках средством устранения последствий исполнения недействительной сделки - реституцией.
В качестве еще одного замечания можно указать на то, что автор, констатировав тот факт, что сделки, заключенные под отлагательным условием, тоже недействительны, но обладают определенной спецификой, оставил их за рамками своего внимания, не выявляя ту специфику, о которой он упомянул. Между тем уже в римском праве эта специфика проявляется в признании ничтожными тех действий, которые совершаются в период до наступления условия и которые делают невозможным исполнение обязательства при последующем наступлении условия (например, отпущение на волю подлежащего передаче раба) <35>. Впоследствии в германской цивилистике на этой основе создается оригинальное учение о правовом положении сторон суспензивно обусловленной сделки, согласно которому предварительное действие отлагательно обусловленной сделки состоит в возникновении у стороны, в чью пользу другая сторона обязалась или распорядилась правом под условием, права ожидания (Anwartschaftsrecht), а у обязавшегося или распорядившегося правом под условием - корреспондирующей с правом ожидания обязанности воздерживаться от всего, что может препятствовать приобретению другой стороной зависящего от условия права. В случае нарушения этой обязанности отчуждатель при наступлении условия должен возместить приобретателю причиненные ему убытки <36>. Данное обстоятельство заставляет уже в этом аспекте обсуждать вопрос о так называемых правовых последствиях недействительности сделок, что особенно интересно в свете той полемики о природе реституции, которую ведет Д.О. Тузов со своими оппонентами, рассматривающими ее именно как последствие недействительности сделки.
--------------------------------
<35> Санфилиппо Ч. Курс римского частного права. С. 74 - 75.
<36> Подробнее см.: Крашенинников Е.А. Правовое положение сторон отлагательно обусловленной сделки во время состояния подвешенности // Очерки по торговому праву. Вып. 12. Ярославль, 2005. С. 5 сл.

 

Представляется, что в этом вопросе автор в обоснование своей позиции мог бы сослаться на возможность существования альтернативной конструкции ответственности условно распорядившегося или обязавшегося лица за возникшую по его вине невозможность приобретения его контрагентом права по наступлении условия, которая не связана с признанием существования "права ожидания" и корреспондирующей с ним обязанности как непосредственного результата совершения отлагательно обусловленной сделки. Эта конструкция предполагает ответственность за недобросовестное поведение не только после заключения договора, но уже на стадии, предшествующей заключению договора или его вступлению в силу. Иными словами, речь идет об ответственности за виновный ущерб, причиненный контрагенту на преддоговорной стадии (culpa in contrahendo). При этом имеется в виду обязанность добросовестного поведения, которая возникает с момента вступления сторон в переговоры относительно заключения договора. Очевидно, именно эта конструкция expressis verbis зафиксирована в ст. 1358 ГК Италии: "Поведение сторон в состоянии неопределенности в отношении наступления условия. Тот, кто обязался или произвел отчуждение права под отлагательным условием, или приобрел его под отменительным условием, должен добросовестно вести себя в период неопределенности в отношении наступления условия, чтобы сохранить в неприкосновенности право другой стороны".
Однако у указанной конструкции есть один изъян, связанный с тем, что она позволяет решить только вопрос о догматическом обосновании ответственности за недобросовестные действия, препятствующие приобретению условно управомоченным лицом права по наступлении условия, но не решает проблему правопреемства. Между тем конструкция "права ожидания" позволяет включить это право в состав имущества условно управомоченного лица. Следовательно, если условно управомоченный объявлен несостоятельным, то принадлежащее ему условное требование относится к его конкурсной массе. Поскольку условное право собственности обладает имущественной ценностью, оно может выступать предметом договора имущественного страхования. Кроме того, это право может быть продано или подарено и способно переходить по наследству <37>. Всех этих достоинств лишена конструкция, воплощенная в ст. 1358 ГК Италии. Конечно, Д.О. Тузов мог бы сослаться на то, что dura lex, sed lex и что таково воззрение российского законодателя на природу отлагательно обусловленной сделки. В качестве аргумента он мог бы указать на то, что в силу ст. 1109 ГК РФ не подлежит возврату в качестве неосновательного обогащения имущество, переданное во исполнение обязательства до наступления срока исполнения, но об имуществе, переданном во исполнение отлагательно обусловленного обязательства, здесь ничего не сказано. Руководствуясь формальной логикой, можно прийти к выводу, что если срочное обязательство законодатель считает действительно существующим и до наступления срока, то отлагательно обусловленное обязательство до наступления условия обязательством не считается, и поэтому произведенное по нему исполнительное предоставление подлежит возврату как неосновательное обогащение (по крайней мере в том случае, если исполнительное предоставление было произведено ввиду ошибочного представления о том, что условие уже осуществилось). Однако такие выводы явно противоречат нуждам оборота, не допуская преемства в отлагательно обусловленных правах. С этой прагматической точки зрения конструкция "права ожидания", несомненно, более предпочтительна.
--------------------------------
<37> Крашенинников Е.А. Указ. соч. С. 16 сл.

 

Автору следовало остановиться подробнее на вопросе о правовой природе ответственности за culpa in contrahendo - виновное причинение вреда контрагенту на преддоговорной стадии - еще и потому, что одной из ее разновидностей является ответственность за ущерб, возникший у добросовестного контрагента ввиду недействительности заключенного договора по вине другой стороны. Вопреки мнению Д.О. Тузова, полагающего, что при culpa in contrahendo "никто еще не предлагал считать основанием... ответственности сам незаключенный договор" <38>, уже создатель этой теории Р. Иеринг настаивал на том, что эта ответственность возникает именно из соответствующего недействительного или незаключенного договора <39>. Таким образом, именно этот германский цивилист является отцом парадокса договорной ответственности из недействительного или незаключенного договора. В XX в. в германской цивилистике ответственность за culpa in contrahendo стали рассматривать как проявление частичного действия недействительной сделки, следовательно, отказались от того, что последняя представляет собой "ноль в юридическом смысле" <40>. Можно предположить, что отечественная доктрина недействительной сделки как юридического факта особого рода, порождающего "атипичные" (т.е. не те, на достижение которых была направлена воля сторон) правовые последствия, является результатом хотя и творческого переосмысления классической теории сделки и волеизъявления, но в рамках заданной Р. Иерингом парадигмы.
--------------------------------
<38> Тузов Д.О. Концепция "несуществования" в теории юридической сделки. С. 82.
<39> Подробнее см.: Гницевич К.В. Доктрина culpa in contrahendo в немецкой цивилистике второй половины XIX века // Закон. 2007. N 1. С. 130 сл.
<40> Ср., напр.: Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. М., 1950. Т. 1. Полутом 2. С. 307.

 

При рассмотрении проблематики виндикации и владельческой защиты в гражданском праве современной России Д.О. Тузову не удалось избежать логических противоречий в обосновании своей позиции. По его мнению, притязание, предусмотренное п. 2 ст. 234 ГК РФ, является разновидностью владельческой (посессорной) защиты, т.е. защиты владения как факта. Обоснование данного тезиса встречает серьезные трудности, поскольку на самом деле предпосылкой посессорной защиты в классическом смысле этого понятия является любое владение безотносительно к наличию или отсутствию права на владение, т.е. в том числе и незаконное недобросовестное владение, даже приобретенное насильственно и самоуправно <41>. Между тем очевидно, что рассматриваемые положения ст. 234 ГК РФ гарантируют юридическую защиту лишь добросовестно приобретенному владению имуществом как своим собственным, причем такая защита невозможна против собственника и иного титульного владельца. Закрепленная в п. 2 ст. 234 ГК конструкция является не инструментом владельческой защиты, а реинкарнацией римского публицианова иска <42>, который традиционно относят к петиторным искам <43>. Правовое положение защищенного таким иском давностного владельца определяется в литературе римского права как относительно-вещное право <44>.
--------------------------------
<41> Подробнее см., напр.: Венедиктов А.В. Государственная социалистическая собственность // Избранные труды по гражданскому праву. Т. 2. М., 2004. С. 337 сл.; Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С. 223 - 235.
<42> Толстой Ю.К. Давность в Гражданском кодексе Российской Федерации // Правоведение. 1995. N 1. С. 23; Латыев А.Н. Правовое положение лица, владеющего имуществом в течение срока приобретательной давности // Российский юридический журнал. 2001. N 4.
<43> Новицкий И.Б. Основы римского гражданского права. М., 1956. С. 81; Voci P. Istituzioni di Diritto Romano. 3 ed. Milano, 1954. P. 272, 283.
<44> Хвостов В.М. Система римского права (по изд. 1907 г.). М., 1996. С. 298; Покровский И.А. История римского права (по изд. 1917 г.). СПб., 1998. С. 356.

 

Того же мнения придерживались и средневековые правоведы периода рецепции римского права в Западной Европе, и представители "гуманистической школы" французской юриспруденции XVI в., и юристы голландской школы "элегантной юриспруденции" XVII в. <45>, и виднейшие представители французской цивилистики Нового времени <46>, и немецкие пандектисты от Савиньи до Виндшейда <47>, и ведущие представители германской доктрины после принятия BGB <48>. Аналогичные суждения можно встретить как в современной европейской цивилистике <49>, так и в родственной российской доктрине цивилистической мысли Казахстана <50>. Отличное от права собственности субъективное право давностного владения характеризуется как "ограниченно-абсолютное вещное право" (eingeschrankt-absolut dingliches Recht) <51> или "относительное вещное право" (das relative dingliche Recht), действующее против всех, кроме собственника <52>.
--------------------------------
<45> Feenstra R. Dominium and ius in re aliena: The Origin of a Civil Law Distinction // Legal Scholarship and Doctrines of Private Law. 13th - 18th Centuries. Norfolk, 1996. P. 113; Он же. Action Publicienne et preuvede la propriete, principalement d'apres quelques romanistes du Moyen Age // Melanges Philippe Meylan. Recueil de travaux publies par la Faculte de droit. Vol. I. Droit Romain. Lausanne, 1963. P. 91 - 110; Он же. Real Rights and their Classification in the 17th Century: the Role of Heinrich Hahn and Gerhard Feltmann // Legal Scholarship and Doctrines of Private Law. 13th - 18th Centuries. Norfolk, 1996. P. 116, 118.
<46> Appleton Ch. Histoire de la propriete pretorienne et de l'action publicienne. Paris, 1889. Vol. II. P. 331. Note 1.
<47> См.: Savigny F.C. von. Das Recht des Besitzes. 5 Aufl. Giessen, 1827. S. 6, 14 - 15; Пухта Г.Ф. Курс римского гражданского права. Том I. М., 1874. С. 390; Барон Ю. Система римского гражданского права. СПб., 2005. С. 406; Дернбург Г. Пандекты. Кн. 2. Вещное право / Пер. с нем. под ред. А.Ф. Мейендорфа. СПб., 1905. С. 69 - 70; Windscheid B. Lehrbuch des Pandektenrechts. Bd. I. Dusseldorf, 1862. § 199. S. 502, 504.
<48> Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. С. 271. Подробнее см.: Рудоквас А.Д. Пункт 2 ст. 234 ГК РФ: Публицианов иск или владельческая защита? // Вестник ВАС РФ. 2007. N 12(181). С. 18 сл.
<49> Apathy P. Die Publizianishe Klage. Das Relative Dingliche Recht des Rechtmassigen Besitzers. Wien, 1981; Wieling H.J. Sachenrecht. 5 Aufl. Berlin; Heidelberg, 2007. S. 198 - 199.
<50> Вещные права в Республике Казахстан / Отв. ред. М.К. Сулейменов. Алматы, 1999. С. 97.
<51> Koch P. § 1007 BGB. Neues Verstandnis auf der Grundlage alten Rechtes. Koln-Wien, 1986. S. 66 etc.
<52> Finkenauer Th. Eigentum und Zeitablauf - das dominium sine re im Grundstucksrecht. Zugleich ein Beitrag zur Entstehungsgeschichte des BGB. Berlin, 2000. S. 182.

 

Это, в свою очередь, определяет и сферу применения данного притязания. Римский юрист Ульпиан констатировал, что "публицианов иск рассматривается как подобие (иска о) собственности, а не как подобие (иска) о владении" (D. 6.2.7.6) и что "к публицианову иску применяется все, что мы сказали о виндикации" (D. 6.2.7.6) <53>. Как отмечает О.Ю. Скворцов, исходя из содержания п. 2 ст. 234 ГК, также "с известной долей условности" можно говорить и о праве на виндикацию давностных владельцев <54>.
--------------------------------
<53> Дигесты Юстиниана. Том II / Отв. ред. Л.Л. Кофанов. М., 2002. С. 189.
<54> Скворцов О.Ю. Вещные иски в судебно-арбитражной практике. М., 1998. С. 29.

 

На вопрос о том, почему согласно п. 2 ст. 234 ГК защищается именно квалифицированное (давностное) владение, Д.О. Тузов отвечает следующим образом: "Использование собственником или лицом, которое считает себя собственником (т.е. давностным владельцем), упрощенных механизмов защиты своего владения и - эвентуально - права, каковыми являются владельческая и публицианова (actio in rem Publiciana) защита, само по себе еще не свидетельствует о том, что истец рассматривает свое владение как незаконное. Выбор таких механизмов зачастую связан просто с отсутствием у владельца достаточных доказательств права собственности, которые могли бы быть положены в основание виндикационного иска, что отнюдь не исключает добросовестности владения, т.е. убежденности владельца в том, что, несмотря на отсутствие доказательств, вещь принадлежит ему "по праву" <55>. Эта точка зрения явно перекликается с позицией А.В. Венедиктова, который писал, что "в посессорном процессе дело идет - принципиально - не о защите какого-то иного права или фактического положения, отличного от правового, а лишь об упрощенном способе защиты тех же самых прав, которые защищаются, но только более сложными способами, и в петиторном процессе" <56>. В конечном счете такое воззрение на природу владельческой защиты восходит к теории Р. Иеринга о защите владения как "форпоста права собственности" <57>, в свое время вполне основательно подвергнутой критике И.А. Покровским <58>.
--------------------------------
<55> Тузов Д.О. Реституция при недействительности сделок и защита добросовестного приобретателя в российском гражданском праве. М., 2007. С. 171 (примеч. 1); Он же. Теория недействительности сделок. Опыт российского права в контексте европейской правовой традиции. С. 501 (примеч. 398).
<56> Венедиктов А.В. Государственная социалистическая собственность. С. 345.
<57> Иеринг Р. Об основании защиты владения // Избранные труды. Том II. СПб., 2006.
<58> Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. С. 225 - 226.

 

Впрочем, независимо от того, насколько обоснованной является теория Р. Иеринга в рамках общего учения о юридической природе владельческой защиты, она в любом случае бессмысленна в контексте современного российского права. Дело в том, что эта теория оснований защиты владения сама по себе является одной из филиаций теории презумпции правомерности владения.
Между тем, по признанию Д.О. Тузова, в действующем российском гражданском праве виндикационный иск базируется на презумпции правомерности утраченного виндицирующим истцом владения <59>. Таким образом, с учетом ограничения виндикации, вытекающего из содержания ст. 302 ГК, доказыванию в виндикационном процессе подлежат именно и только факты нахождения вещи во владении истца и противоправного лишения его владения против его воли либо просто выбытие вещи из владения истца, хотя бы и по его воле, и ее недобросовестного (либо добросовестного, но безвозмездного) приобретения ответчиком <60>. Следовательно, если ответчик не представит каких-либо доказательств неуправомоченности виндиканта, то никакой сложности доказывания истцом своего титула при виндикации по гражданскому праву России просто нет. Если же ответчиком будут представлены указанные доказательства, а опровергнуть их истец не в силах, то в рамках рассматриваемой концепции оказывается, что в таком случае невозможно удовлетворение как виндикационного иска, так и иска по п. 2 ст. 234 ГК, поскольку субъективная убежденность истца в наличии у него права на владение, которую Д.О. Тузов отождествляет с добросовестностью владения, объективно не находит подтверждения и, следовательно, должна рассеяться как дым. Не приходится говорить и об оперативности защиты владения по п. 2 ст. 234 ГК по сравнению с обычными вещными исками, поскольку никаких особых процессуальных правил для рассмотрения данного иска не предусмотрено, и, следовательно, он будет рассматриваться по общим правилам искового производства, т.е. с привычной волокитой, которую констатировал А.В. Коновалов <61> в отношении исков собственника об истребовании имущества из чужого незаконного владения в современной судебной практике.
--------------------------------
<59> Тузов Д.О. Реституция при недействительности сделок и защита добросовестного приобретателя в российском гражданском праве. С. 127; Он же. Теория недействительности сделок. Опыт российского права в контексте европейской правовой традиции. С. 455.
<60> Подробнее см.: Рудоквас А.Д. О презумпции правомерности владения при виндикации // Вестник ВАС РФ. 2009. N 2. С. 8 сл.
<61> Коновалов А.В. Владение и владельческая защита в гражданском праве. СПб., 2001. С. 175 - 176.

 

Что касается возможности предъявления собственником иска, предусмотренного п. 2 ст. 234 ГК РФ, вместо виндикационного иска, то этот тезис уже был ранее высказан другим автором <62> и не вызывает возражений. Однако те выводы, которые делает из этой посылки Д.О. Тузов, представляются неубедительными. Возможность предъявления публицианова иска вместо виндикации существовала уже в римском праве. Однако это не привело к вытеснению указанным иском института владельческой защиты, как не привело и к его слиянию с владельческими интердиктами. Посессорный процесс, в рамках которого осуществлялась защита владения как такового преторскими интердиктами, и петиторный процесс, в рамках которого рассматривался спор о праве, и в частности защищалось публициановым иском право давностного владения, представляли собой различные явления. Напротив, есть мнение, что в классическом римском праве публицианов иск почти вытеснил виндикацию <63>, которая требовала доказательства права собственности, в конечном счете тождественного необходимости проследить "юридическую судьбу" спорной вещи от момента ее приобретения первоначальным способом и доказать действительность той цепочки сделок, конечным звеном которой стало приобретение права собственности истцом. По тем же причинам в период рецепции римского права в средневековом ius commune также предпочитали использовать публицианов иск вместо виндикации <64>.
--------------------------------
<62> Латыев А.Н. Правовое положение лица, владеющего имуществом в течение срока приобретательной давности. С. 47.
<63> Carusi E. L'Azione Publiciana in diritto romano. Roma, 1967. P. 145.
<64> Coing H. Europaisches Privatrecht. Band I. Alteres Gemeines Recht (1500 bis 1800). Munchen, 1985. S. 299, 307.

 

Тот факт, что публицианов иск может быть предъявлен собственником, не означает, что в принципе на его предъявление управомочен любой владелец, а не только добросовестный приобретатель, которому предстоит стать собственником по истечении приобретательной давности, т.е. давностный владелец. В ситуации предъявления данного иска собственником последний не в силах доказать наличие у него права собственности и имеет основания опасаться проиграть дело в виндикационном процессе. Конечно, сейчас подобная ситуация - явление достаточно редкое. Поскольку при наличии в российском гражданском праве презумпции правомерности владения на виндицирующем собственнике не лежит бремя доказательства права собственности, он лишь тогда может быть заинтересован в том, чтобы воспользоваться публициановым иском вместо виндикации, когда у него есть веские основания опасаться, что в рамках спора о праве собственности ответчик противопоставит ему такие доказательства неуправомоченности истца, которые последний будет не в силах опровергнуть, либо что суд сочтет ничтожной сделку, на которую истец ссылается как на основание приобретения им права собственности, и ex officio применит последствия недействительности сделки согласно п. 2 ст. 167 ГК. В обоих случаях не имеет никакого значения тот факт, соответствует ли действительности убежденность истца в наличии у него права собственности или отказ в удовлетворении иска на самом деле будет неправомерным с точки зрения материального права. Так или иначе в подобной ситуации собственник вынужден позиционировать себя как давностного владельца, и именно в этом качестве он будет выступать в процессе. Естественно, данный иск должен рассматриваться именно как иск давностного владельца, коль скоро сам собственник не ставит вопрос о наличии у него права собственности. В таком случае истцу необходимы все реквизиты давностного владения, в том числе добросовестность, которая, по указанным выше причинам, требуется только на момент приобретения владения, поскольку сама конструкция публицианова иска делает иной подход невозможным.
Этот тезис можно проиллюстрировать гипотетическим примером. Предположим, что третье лицо неправомерно владеет вещью, которая входит в состав наследства. Зная об этом, но, будучи не в силах доказать, что указанная вещь является частью наследственного имущества, наследник выкупает ее у незаконного владельца. Впоследствии купленная вещь выбывает из владения наследника против его воли и оказывается во владении лица, которое в состоянии доказать тот факт, что третье лицо, продавшее вещь наследнику, являлось ее незаконным владельцем, и, таким образом, купля-продажа недействительна. Виндикация в данном случае бесперспективна, поскольку ответчик в состоянии опровергнуть презумпцию права собственности истца. Последнему остается прибегнуть к публицианову иску, ссылаясь на то, что он является давностным владельцем, и, таким образом, его владение должно быть защищено согласно п. 2 ст. 234 ГК РФ. Однако если в ходе судебного разбирательства выяснится, что истец знал или мог знать о неуправомоченности продавца, у которого он приобрел предмет спора, в иске должно быть отказано ввиду недобросовестности истца. Собственнику в данной ситуации остается либо изменить правовое основание иска, сославшись вместо п. 2 ст. 234 ГК уже на ст. 301 ГК, и попытаться все-таки доказать свое право собственности либо смириться с утратой собственности. Таким образом, в своих выводах Д.О. Тузов не учитывает тот факт, что предъявление публицианова иска собственником имеет место в ситуации несовпадения объективной принадлежности спорного имущества собственнику и его субъективного позиционирования в качестве давностного владельца ввиду отсутствия иных доказательств собственной управомоченности на истребование имущества из владения ответчика.
Как справедливо отмечает применительно к римскому праву Э. Карузи, публицианов иск "может также защищать собственника, когда последний предпочитает, чтобы в судебном решении были подвергнуты оценке только те факты, которые имеют значение для того, чтобы характеризовать его как управомоченного на предъявление публицианова иска" <65>. Именно по этой причине в трудах римских юристов можно найти указания на то, что собственник не управомочен на предъявление публицианова иска и должен воспользоваться виндикацией. Так, Ульпиан, процитировав слова преторского эдикта: "Если кто-либо истребует то, что передано ему несобственником по правомерному основанию и еще не приобретено им в собственность по давности владения, я дам иск", считает нужным специально отметить: "Правильно претор говорит "еще не приобретено им в собственность по давности владения": ведь если давность истекла, то (собственник) имеет (право на) цивильный иск и не нуждается в преторском иске" (D. 6.2.1.1).
--------------------------------
<65> Carusi E. L'zione Publiciana in diritto romano. P. 104 - 105.

 

Однако это тем не менее не означает, что, прибегнув к публицианову иску, собственник кардинально меняет свой материально-правовой статус. В силу ст. 131 ГПК РФ истец не должен указывать в исковом заявлении нормы права, на которых он основывает свои требования. Следовательно, в данном случае квалификация требования истца по ст. 301 ГК или по п. 2 ст. 234 ГК зависит исключительно от суда, при том что предмет требования остается тем же. Поэтому истец в суде общей юрисдикции должен доказать лишь факт владения вещью и факт выбытия ее из владения. С учетом презумпции правомерности владения истца при виндикации суду и не придется выяснять, выступает ли истец как собственник или как давностный владелец. В арбитражном процессе от истца требуется указать не только фактическое, но и правовое основание предъявленного иска (ст. 125 АПК РФ). Очевидно, что быть одновременно и собственником, и давностным владельцем он не может, так что, логически рассуждая, истец должен сам избрать юридическую квалификацию своего притязания. Однако арбитражные суды, так же как и суды общей юрисдикции, не связаны той юридической квалификацией заявленного требования, которая дана истцом. Они самостоятельно решают, какие нормы подлежат применению в конкретном деле <66>. По этой причине, даже если арбитражный суд не усматривает оснований для удовлетворения иска по ст. 301 ГК, он может удовлетворить требование истца на основании п. 2 ст. 234 ГК, презюмируя добросовестность, открытость и непрерывность его владения. Более того, даже указание в качестве правового основания иска п. 2 ст. 234 ГК не лишает собственника принадлежащего ему права. Как справедливо отметил А.Н. Латыев, "препятствия для предъявления такого иска лежат исключительно в области психологии, ибо, заявляя его, собственнику придется признать отсутствие у него права собственности (таково одно из предъявляемых к истцу ст. 234 ГК требований), что, впрочем, с юридической точки зрения безразлично в силу относительности судебного решения: против лиц, не принимавших участия в процессе, собственник сможет впоследствии (при условии надлежащего доказательства своего права) применять "настоящую" виндикацию (по ст. 301 ГК); в отношении же актуального ответчика недоказанность права собственности уже установлена судом, а потому от согласия или несогласия с этим собственника ничего не зависит. С точки зрения материального права он останется собственником, и применение им публицианова иска вместо виндикации не может рассматриваться как отказ от права собственности" <67>.
---------------------------------
<66> Абзац 3 п. 3 Постановления Конституционного Суда РФ от 21 апреля 2003 г. N 6-П "По делу о проверке конституционности положений пунктов 1 и 2 ст. 167 ГК РФ в связи с жалобами граждан О.М. Мариничевой, А.В. Немировской, З.А. Скляновой, В.М. Ширяева".
<67> Латыев А.Н. Упрощенная защита права собственности в современной России // Уральский региональный бюллетень Министерства юстиции Российской Федерации. 2001. N 6. С. 43.

 

Еще одним спорным моментом в произведениях Д.О. Тузова является его трактовка понятия добросовестности владения при приобретательной давности. Как известно, в римском праве действовал принцип mala fides superveniens non nocet <*>, который означает, что имеющаяся при приобретении владения добросовестность образует незыблемое юридическое состояние и оно не изменяется с наступлением тех обстоятельств, которые, если бы они существовали налицо при приобретении владения, не дали бы возможность возникнуть этому юридическому положению <68>. Этот римский принцип нашел нормативное закрепление в ст. 2268 ГК Франции, где сказано: "Достаточно, чтобы добросовестность была налицо в момент приобретения". В п. 3 ст. 1147 ГК Италии, дающей определение добросовестного владения, также указывается: "Добросовестность предполагается и достаточно того, что она имелась на момент приобретения".
--------------------------------
<*> Последующая недобросовестность не вредит (приобретательной давности). - Примеч. авт.
<68> Arangio-Ruiz V. Istituzioni di Diritto Romano. 14 ed. Napoli, 1981. P. 213; Voci P. Istituzioni di Diritto Romano. 3 ed. Milano. P. 229 - 230.

 

Напротив, п. 2 § 937 Германского гражданского уложения (BGB) гласит: "Приобретение по давности исключается, если приобретатель в момент приобретения владения действовал недобросовестно либо узнал впоследствии, что право собственности ему не принадлежит". Таким образом, германский законодатель воспринял противоположный римскому принцип - mala fides superveniens nocet <**>. Логика рассуждений Д.О. Тузова в этом вопросе такова: коль скоро по букве закона давностный владелец - это владелец добросовестный, а добросовестность представляет собой неосведомленность относительно собственной неуправомоченности на владение, значит, получение владельцем сведений о незаконности владения лишает его добросовестности, вследствие чего владение перестает быть давностным. Он обращает особое внимание на тот факт, что в ст. 234 ГК РФ говорится не о добросовестном завладении, а о добросовестном владении. Результатом этого филологического анализа стал вывод, что законодатель имел в виду именно утрату владельцем статуса добросовестного, а значит, давностного владельца в случае обретения им осведомленности о неправомерности завладения им вещью. Для подкрепления такого вывода понятие добросовестности владения отождествляется автором с другим упомянутым в ст. 234 ГК реквизитом владения "для давности" (ad usucapionem) - понятием владения имуществом "как своим собственным". Более того, указывается на категорическую несовместимость понятий "добросовестный приобретатель" и "добросовестный владелец", которые, по мнению Д.О. Тузова, представляют собой совершенно разные фигуры <69>.
--------------------------------
<**> Последующая недобросовестность вредит (приобретательной давности). - Примеч. авт.
<69> Тузов Д.О. Реституция при недействительности сделок и защита добросовестного приобретателя в российском гражданском праве. М., 2007. С. 171 (примеч. 1), 173; Он же. Теория недействительности сделок. Опыт российского права в контексте европейской правовой традиции. С. 500 сл.

 

Прежде всего хотелось бы обратить внимание на нелогичность этого последнего тезиса. Чтобы кем-то быть, надо им стать. Следовательно, чтобы стать добросовестным владельцем, надо добросовестно приобрести владение, т.е. быть добросовестным приобретателем <70>. Таким образом, правильно поставленный вопрос заключается в следующем: утрачивает ли добросовестный приобретатель статус добросовестного владельца, получив информацию о незаконности своего владения, или нет?
--------------------------------
<70> Черепахин Б.Б. Виндикационные иски в советском гражданском праве // Труды по гражданскому праву. М., 2001. С. 214.

 

Что касается владения имуществом "как своим собственным", то в отсутствие легального определения данного понятия следовало бы учитывать тот смысл, который в него вкладывает цивилистическая традиция. "Владеть "в виде собственности" или "на праве собственности" - значит владеть от своего имени, а не от имени другого собственника имущества; владеть, не имея к тому никакого юридического основания, ибо наличность этого основания будет или владением собственника, или владением от его имени... Отрицание чьего-либо права собственности на владеемое имущество, отрицание, выражающееся в действиях, придающих владению вид права собственности, как бы принадлежащего владельцу, - вот характерная черта давностного владения, выраженная словами "в виде собственности" <71>.
--------------------------------
<71> Мейер Д.И. Русское гражданское право. М., 2003. С. 401.

 

"Под владельческой волей понимается воля поступать с вещью так, как это может делать лишь собственник или управомоченное на это лицо. Осознание действительного состояния собственника здесь не важно. Владельческой волей может обладать и тот, кто уверен в том, что он не является собственником, или может это предположить (недобросовестный владелец)" <72>.
--------------------------------
<72> Welzer H. Natural- und Tabularbesitz. S. 22.

 

Такой смысл вкладывала в понятие владения имуществом "как своим" (pro suo) дореволюционная доктрина и судебная практика. В этом она следовала в русле общеевропейской цивилистической традиции, которая со времен римского права именно так понимала указанный реквизит приобретательной давности, восходящий к римскому разграничению самостоятельного владения (possessio) и держания на чужое имя (detentio).
Конечно, в дореволюционной российской цивилистике предпринимались попытки отождествления добросовестного владения и владения имуществом "как своим" ("на праве собственности", по терминологии тогдашнего законодателя), однако они имели маргинальный характер, не оказали никакого влияния на практику и объяснялись стремлением изыскать в законодательстве императорской России отсутствовавший в нем реквизит добросовестности давностного владения <73>. В современной России вполне традиционный смысл вкладывают в понятие владения имуществом "как своим" высшие судебные инстанции, о чем свидетельствует данное Пленумом Высшего Арбитражного Суда РФ разъяснение, что нормы приобретательной давности не подлежат применению в случаях, когда владение осуществлялось на основе договорных обязательств (аренды, хранения, безвозмездного пользования) или имущество было закреплено за владельцем на праве хозяйственного ведения или оперативного управления <74>.
--------------------------------
<73> Подробнее см.: Рудоквас А.Д. Об условиях и порядке установления факта приобретательной давности в порядке особого производства (опыт дореволюционной России и современность) // Цивилистические исследования. Ежегодник гражданского права. Выпуск третий / Под ред. Б.Л. Хаскельберга, Д.О. Тузова. М., 2007.
<74> Пункт 18 Постановления Пленума ВАС РФ от 25 февраля 1998 г. N 8 "О некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав" // Сборник постановлений Пленумов Верховного Суда и Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации по гражданским делам / Сост. А.П. Сергеев. 3-е изд. М., 2005. С. 258.

 

Таким образом, отождествление добросовестности владения и владения имуществом "как своим" применительно к действующему гражданскому законодательству более чем сомнительно и нуждается в подробно аргументированном обосновании.
Очевидно, что исключительно на базе филологического анализа ст. 234 ГК невозможно определить, необходима добросовестность давностного владения лишь в момент его приобретения или на всем протяжении владения. Для уяснения того, что же в данном случае имел в виду законодатель, необходимо систематическое истолкование этой статьи в контексте иных положений ГК РФ, связывающих с добросовестностью владения определенные юридические последствия. Прежде всего в этом смысле представляет интерес ст. 303 ГК. Из содержания данной статьи вытекает, что на любые виды доходов, полученных до момента, когда добросовестный владелец узнал или должен был узнать о неправомерности своего владения, или до получения им повестки по иску собственника о возврате имущества, он приобретает право собственности. Это соответствует положениям ст. 136 ГК о том, что поступления, полученные в результате использования имущества (плоды, продукция, доходы), принадлежат лицу, использующему имущество на законном основании, если иное не предусмотрено законом. В данном случае законом предусмотрено иное - приобретение права на доходы добросовестным владельцем имущества.
Вопреки распространенной точке зрения <75> тот факт, что при виндикации приносящей доход вещи собственник вправе требовать от ответчика - добросовестного владельца возврата или возмещения всех доходов, которые тот извлек или должен был извлечь с момента, когда он узнал о неправомерности своего владения или получил повестку по иску собственника, не свидетельствует о том, что с этого момента добросовестный владелец становится недобросовестным.
--------------------------------
<75> См., напр.: Черепахин Б.Б. Виндикационные иски в советском гражданском праве. С. 213; Советское гражданское право. Часть I / Отв. ред. В.Т. Смирнов, Ю.К. Толстой, А.К. Юрченко. 2-е изд. Л., 1982. С. 314.

 

Во-первых, к такому выводу приводит буквальное прочтение текста данной статьи. Совершенно надуманно толкование, согласно которому "употребление термина "добросовестный владелец" в ст. 303 ГК призвано подчеркнуть тот факт, что лицо, приобретшее вещь от неуправомоченного отчуждателя, не стало собственником, но не по причине какого-либо нарушения, а в силу установленных законом обстоятельств (выбытие вещи у собственника помимо его воли и безвозмездность приобретения)" <76>. Если бы законодатель имел в виду превращение добросовестного владельца в недобросовестного, он бы прямо указал на это, что было бы логичнее с точки зрения юридической техники. Чтобы понять, как должна была бы выглядеть в таком случае ст. 303 ГК РФ, достаточно сравнить ее с формулировками соответствующих статей зарубежных гражданских кодексов.
--------------------------------
<76> Гражданское право: актуальные проблемы теории и практики / Под общ. ред. В.А. Белова. М., 2007. С. 519 - 520 (автор раздела - Ю.А. Тарасенко).

 

§ 990 (1) Германского гражданского уложения (BGB): "Если владелец при приобретении владения действовал недобросовестно, он отвечает перед собственником с момента приобретения в соответствии с § 987 и 989. Если владелец узнал впоследствии, что он не управомочен на владение, то с этого момента он отвечает по тем же основаниям".
§ 338 Общего гражданского уложения Австрии (ABGB): "Добросовестный владелец, который присужден судебным решением к возврату вещи, рассматривается как владелец недобросовестный со дня предъявления против него иска, как в отношении возмещения доходов и вреда, так и в отношении расходов. Он не несет ответственности за непредвиденный случай, который бы не произошел с вещью, если бы она находилась у собственника, кроме того случая, когда он отсрочил возврат вещи посредством заведомо необоснованной тяжбы".
Статья 550 ГК Франции (Code Civil): "Владелец признается добросовестным, когда он владеет как собственник на основании, передающем собственность, пороков которого он не знает. Он перестает быть добросовестным с момента, когда он узнал об этих пороках".
Во-вторых, даже если допустить, что осведомленность владельца о неправомерности своего владения, наступившая после его приобретения, превращает его владение в недобросовестное, неясно, почему такой же эффект имеет получение повестки по иску собственника. Простое заявление третьим лицом притязаний на вещь, находящуюся у владельца, само по себе не может лишить его имеющей объективные основания убежденности в наличии у него правомерного титула владения.
Как справедливо отмечал Д.И. Мейер, "если добросовестный владелец чужого имущества извещен о предъявленном к нему собственником иске, то он с этого момента хотя и не считается недобросовестным владельцем, но тем не менее со стороны ответственности становится в положение, близкое к положению последнего, а именно подобно ему он обязан возвратить доходы с имения, полученные с момента извещения об иске" <77>. Впрочем, точно так же простое сообщение третьим лицом информации о незаконности владения не лишает владельца добросовестности постольку, поскольку он не обязан верить этому сообщению до тех пор, пока изложенные ему факты не нашли подтверждения в судебном разбирательстве <78>.
--------------------------------
<77> Мейер Д.И. Русское гражданское право. С. 305.
<78> Ср.: Коновалов А.В. О добросовестности давностного владения // Труды по гражданскому праву. К 75-летию Ю.К. Толстого / Под ред. А.А. Иванова. М., 2003. С. 80 - 81, 84 - 85.

 

Следовательно, правило ст. 303 ГК относительно момента, с которого у добросовестного владельца появляется обязанность возврата собственнику всех доходов, которые этот владелец получил или должен получить, объясняется тем, что именно с этого момента ответчик имеет основания усомниться в своей управомоченности на владение. Подобные сомнения не тождественны полной утрате уверенности в правомерности владения. Однако, если бы в рассматриваемой ситуации доход, полученный до вынесения судебного решения, оставался у добросовестного владельца, это могло бы привести к усиленной эксплуатации вещи с целью извлечь из нее ценой усиленного износа максимальный доход на тот случай, если в результате судебного разбирательства все-таки будет доказан факт принадлежности спорного имущества истцу. С другой стороны, поскольку перспектива возможного возврата истцу не только самой вещи, но и доходов от нее не стимулирует владельца к извлечению последних, на него возлагается обязанность возврата не только полученных доходов, но и тех доходов, которые он должен был получить.
"Формулируя это правило, законодатель использует совершенный вид глаголов (узнал, получил), означающий завершенность действия, однако продолжает называть владельца добросовестным. Кроме того, только исходя из предположения, что открывшаяся порочность титула не лишает лицо статуса добросовестного владения, можно объяснить упоминание обоих - и добросовестного, и недобросовестного - владельцев во втором абзаце ст. 303 ГК РФ, где говорится только о тех обязанностях, которые возникли с того времени, с которого собственнику причитаются доходы от имущества, т.е. только после того, как владелец узнал или должен был узнать о незаконности своего владения. Если бы субъект считался с этого момента утратившим статус добросовестного владельца, упоминание о нем было бы лишним" <79>.
--------------------------------
<79> Латыев А.Н. Правовое положение лица, владеющего имуществом в течение срока приобретательной давности // Российский юридический журнал. 2001. N 4. С. 95.

 

Таким образом, буквальное толкование ст. 303 ГК приводит к выводу, что последующее обретение владельцем осведомленности относительно неправомерности добросовестно приобретенного им владения неспособно лишить его статуса добросовестного владельца.
Аналогичным образом обстоит дело и с ответственностью добросовестного владельца за порчу или гибель вещи. Характерно, что Д.О. Тузов, являясь сторонником противоположного подхода, вынужден упрекать законодателя в некорректности формулировки п. 2 ст. 1104 ГК РФ, при том что сам он в собственной аргументации придает основополагающее значение тому факту, что в ст. 234 ГК законодатель говорит о добросовестном владении, а не о добросовестном завладении. В обоснование своей позиции автор выдвинул следующие аргументы.
Во-первых, Д.О. Тузов полагает невозможным применение понятия неосновательного обогащения в отношении получения индивидуально-определенной вещи, а потому считает невозможными "недостачу" и "ухудшение" имущества в контексте п. 2 ст. 1104 ГК, если только не считать, что законодатель допустил описку и на самом деле имел в виду не неосновательное обогащение, а неосновательное получение индивидуально-определенной вещи в незаконное владение, при том что собственником остается лицо, передавшее эту вещь получателю <80>.
--------------------------------
<80> Тузов Д.О. Теория недействительности сделок. Опыт российского права в контексте европейской правовой традиции. С. 470 (примеч. 341).

 

Во-вторых, он считает, что поскольку добросовестность исключает виновность, то согласно п. 2 ст. 1104 ГК добросовестный владелец несет ответственность без вины за умышленную или неосторожную порчу имущества, которое он ошибочно, но вполне основательно полагает принадлежащим ему на праве собственности <81>.
--------------------------------
<81> Тузов Д.О. Реституция при недействительности сделок и защита добросовестного приобретателя в российском гражданском праве. М., 2007. С. 143.

 

Подобная интерпретация явно не имеет оправдания с точки зрения телеологического толкования, и к тому же ее обоснование все равно вынудило Д.О. Тузова объяснять особый смысл терминов "умысел" и "грубая неосторожность" в данном контексте. Между тем указанные положения ст. 1104 ГК можно интерпретировать иначе.
Конечно, в европейской цивилистической традиции наиболее типичным случаем кондикции индивидуально-определенной вещи считается обратное истребование вещи, переданной во исполнение недействительного обязательственного договора, поскольку в силу присущего германскому праву принципа абстрактности совершаемой во исполнение обязательственного договора (например, купли-продажи) распорядительной сделки (вещного договора) приобретатель становится собственником несмотря на недействительность основания передачи, так что обратное истребование переданного имущества возможно лишь посредством иска о возврате неосновательного обогащения, а не виндикации <82>. Поскольку Д.О. Тузов является категорическим противником принципа абстрактности традиции вообще и применительно к российского праву в частности, вполне понятно, почему он отрицает возможность кондикции индивидуально-определенной вещи в российском праве как таковую.
--------------------------------
<82> Zimmermann R. The Law of Obligations. Roman Foundations of the Civilian Tradition. 1990. P. 834.

 

Однако кондикция индивидуально-определенной вещи в принципе возможна, например, при последующем отпадении основания совершенного предоставления (causa finita). Приведем лишь 3 примера:
1) арендатор утратил вещь, которая из-за его халатности была у него похищена, и по соглашению с арендодателем передал последнему в качестве возмещения понесенного ущерба аналогичную по стоимости индивидуально-определенную вещь. Впоследствии похищенная вещь была найдена и виндицирована арендодателем. Та вещь, которая была ему передана ранее в качестве компенсации за утрату переданной им в аренду и утраченной по вине арендатора вещи, теперь оказывается его неосновательным обогащением и подлежит возврату;
2) наследник во исполнение завещательного отказа передал в собственность отказополучателя индивидуально-определенную вещь. Впоследствии к нему были предъявлены требования кредиторов наследодателя, о существовании которых он ранее не подозревал, и таким образом выяснилось, что пассив наследства превышает его актив (или равен активу), так что он имел право отказаться от исполнения завещательных отказов. В результате правовое основание совершенной передачи вещи отказополучателю отпадает, и переданное имущество становится его неосновательным обогащением;
3) при расторжении договора сторона не лишена права истребовать ранее исполненное, если другая сторона неосновательно обогатилась, поскольку встречное удовлетворение получившей исполнение стороной не было предоставлено и обязанность предоставления в связи с расторжением договора отпала <83>.
--------------------------------
<83> Пункт 1 Обзора практики рассмотрения споров, связанных с применением норм о неосновательном обогащении: информационное письмо Президиума ВАС РФ от 11 января 2000 г. N 49.

 

Впрочем, исходя из указания ст. 1103 ГК о применении правил об истребовании неосновательного обогащения, предусмотренных гл. 60 ГК, к требованиям о возврате исполненного по недействительной сделке и об истребовании имущества собственником из чужого незаконного владения ст. 1104 ГК применима и к случаям передачи индивидуально-определенной вещи по недействительной сделке, когда о неосновательном обогащении в таком контексте речь не идет, если не считать традицию абстрактной сделкой. Однако и в этом последнем случае мысль законодателя объясняется просто, если провести естественную аналогию с положениями ст. 303 ГК: статус добросовестного владельца сохраняется и после получения владельцем осведомленности о неправомерности завладения им вещью. Именно с этого момента можно вести речь об умысле и неосторожности добросовестного владельца, что и делает законодатель.
Судя по тем тезисам, которые отстаивает Д.О. Тузов, он явно склоняется к тому, чтобы сузить сферу применения приобретательной давности, видимо, полагая, что интересы оборота вполне удовлетворительно защищаются другим институтом гражданского права, а именно приобретением добросовестным возмездным приобретателем права собственности от неуправомоченного отчуждателя на основании сложного юридического состава. В этом смысле позиция Д.О. Тузова является зеркальным отражением воззрений его главного оппонента К.И. Скловского, а равно некоторых других авторов, которые искренне недоумевают, зачем законодатель включил в гражданское законодательство приобретательную давность, если он при этом имел в виду признать добросовестного возмездного приобретателя собственником при наличии оснований для отказа в удовлетворении виндикационного иска по ст. 302 ГК <84>.
--------------------------------
<84> Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. М., 2000. С. 107 (примеч. 3); Гражданское право: актуальные проблемы теории и практики / Под общ. ред. В.А. Белова. М., 2007. С. 553 (автор раздела - Р.С. Бевзенко). В последнем случае это утверждение особенно курьезно потому, что на других страницах этой коллективной монографии тот же автор признает возможность приобретения права собственности по давности владения для добросовестного безвозмездного приобретателя, а также для приобретения вещей, выбывших из владения собственника против его воли, т.е. как раз в тех случаях, когда ограничение виндикации по ст. 302 ГК не действует (см.: Там же. С. 557 - 558).

 

Однако приобретение добросовестным возмездным приобретателем права собственности от неуправомоченного отчуждателя на основании сложного юридического состава по российскому гражданскому праву далеко не обнимает собой все случаи добросовестного завладения чужим имуществом, когда добросовестность приобретателя также нуждается в защите в интересах оборота. Даже если принять точку зрения, что наличие условий для отказа в виндикации по ст. 302 ГК свидетельствует о том, что ответчик стал собственником, следует иметь в виду, что вещь могла выбыть из владения собственника против его воли, что добросовестное приобретение могло быть безвозмездным, что могут быть иные дефекты того фактического состава, который предусмотрен указанной статьей ГК РФ. Во всех этих случаях добросовестный приобретатель может стать собственником лишь по давности владения. Вообще, в любом правопорядке Европы добросовестное приобретение права собственности от неуправомоченного отчуждателя обставлено таким количеством особых условий, что исключения из этого правила статистически едва ли не должны превысить число случаев, когда условия добросовестного приобретения на самом деле позволяют считать приобретателя собственником с точки зрения объективного права. Закономерно скептическое замечание Г.Ф. Шершеневича относительно данного способа приобретения права собственности: "Несомненно, что положение это идет слишком далеко в ограничении права собственности и в то же время недостаточно далеко в проведении принятого принципа" <85>.
--------------------------------
<85> Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. М., 1995. С. 163.

 

Кроме того, в отношении движимого имущества законодатель пока не предусмотрел возможности возникновения у добросовестного приобретателя права собственности при наличии оснований для отказа в виндикации по ст. 302 ГК РФ. По-видимому, при наличии презумпции правомерности фактического владения законодатель считает положение добросовестного возмездного приобретателя движимого имущества в достаточной мере защищенным. Тот факт, что таким образом создается в общем нежелательная конструкция dominium sine re <***>, сам по себе не говорит о том, что по умолчанию имеется в виду признание добросовестного приобретателя движимого имущества собственником, поскольку аналогичная ситуация возникает и при отказе собственнику в удовлетворении виндикационного иска ввиду пропуска исковой давности, что законодатель несомненно считает допустимым. Более того, наличие в законодательстве нормы об ограничении виндикации в пользу добросовестного приобретателя само по себе не подтверждает, а, скорее, опровергает допущение, что этот приобретатель уже стал собственником, поскольку в противном случае невозможность виндикации подразумевалась бы сама собой <86>. Выдвинутый Д.О. Тузовым контраргумент о том, что отказ в иске в петиторном процессе означает, что ответчика законодатель признает собственником <87>, имел бы смысл только в том случае, если бы отечественный законодатель вообще не допускал существования упомянутой конструкции dominium sine re, т.е. существование права собственности в отрыве от права на иск (в смысле права на удовлетворение иска).
--------------------------------
<***> Собственность без вещи (лат.). - Примеч. авт.
<86> Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. С. 252.
<87> Тузов Д.О. Теория недействительности сделок. Опыт российского права в контексте европейской правовой традиции. С. 503 сл.

 

Между тем распространение исковой давности на виндикационное притязание в гражданском праве России сделало существование этой конструкции неизбежным. Об этом свидетельствуют положения ст. 205 ГК, предусматривающей возможность восстановления уже истекшей исковой давности, что свидетельствует о том, что право собственности сохраняется и после истечения исковой давности по виндикации. В противном случае нечего было бы и восстанавливать, так как вместе с утратой права собственности исчезло бы и право на виндикационный иск. К тому же выводу приводит и анализ нормы о соотношении исковой и приобретательной давности, зафиксированной в п. 4 ст. 234 ГК. Рассмотрение этой нормы сквозь призму ст. 53 ЗК и абз. 2 ст. 236 ГК говорит о том, что даже если считать подлежащее виндикации имущество бесхозяйным после истечения срока исковой давности, право собственности на него все равно остается у собственника до истечения приобретательной давности, т.е. бесхозяйность суть фактическое, а не юридическое положение имущества. При этом исковой защитой своего права он не обладает. Другой случай, когда по российскому гражданскому праву собственность оказывается "голым правом" без исковой защиты, описан самим Д.О. Тузовым в его последней монографии. Речь идет о праве собственности на индивидуально-определенный объект, переданный контрагенту недобросовестной стороной сделки, противоречащей основам правопорядка и нравственности (ст. 169 ГК), поскольку эта вещь подлежит обращению в доход государства, однако до момента конфискации формально остается в собственности лица, осуществившего ее передачу <88>.
--------------------------------
<88> Тузов Д.О. Недопущение реституции и конфискация при недействительности сделок. Теоретический очерк. М.: Статут, 2008. С. 83.

 

По этой причине защищенность добросовестного возмездного приобретателя в петиторном процессе сама по себе совсем не означает того, что этого приобретателя законодатель признает собственником <89>.
--------------------------------
<89> См. иное объяснение причин появления и смысла нормы ст. 302 ГК РФ: Рудоквас А.Д. Добросовестность владения и приобретательная давность: mala fides superveniens non impedit usucapionem // Вещные права: система, содержание, приобретение / Под ред. Д.О. Тузова. М., 2008. С. 328 сл.

 

Наконец, в заключение необходимо отметить, что Д.О. Тузов был не до конца последователен в использовании избранного им сравнительно-исторического метода исследования. Посвятив немало сил исследованию источников римского права, он затем сразу переходит к анализу гражданского права стран Западной Европы кодификационной эпохи, а затем - российского права начиная с XIX в. Разумеется, применительно к отечественному праву такой подход вполне оправдан, поскольку датировать рождение российской цивилистической традиции можно не ранее позапрошлого столетия <90>.
--------------------------------
<90> Подробнее см., напр.: Гьяро Т. Правовая традиция Восточной Европы: эпитафия // Цивилистические исследования. Вып. 2. М., (2005) 2006. С. 127 сл.

 

Тщетность инспирированных "юридическим романтизмом" попыток возведения генеалогии институтов современного гражданского права России к его мнимым древнерусским истокам, демонстрируют те спорадические вылазки в эту зыбкую область исследования, которые иногда предпринимаются современными цивилистами. Так, в связи с проблематикой юридических сделок можно привести яркий пример подобного творчества - статью Л. Щенниковой и В. Епифановой "Древнерусские истоки цивилистического учения о форме сделки" <91>. Авторы данной работы утверждают: "Качество современных правил о форме сделки возможно оценить, а также увидеть перспективы развития этого гражданско-правового института только через призму отечественной истории его появления и развития" <92>. Далее в статье трогательно описывается, как ростовщики душили трудящихся, а также что "одними из первых отечественных письменных документов, оформлявших заем, были доски" <93> и что "в заключительной части духовых содержалась обычно санкция - заклятье против возможных нарушений воли завещателя" <94>. В конце статьи сделан вывод, что использование описанного исторического материала "может быть плодотворным и для практики современных гражданско-правовых отношений" <95>. При всем уважении к патриотическому порыву авторов трудно представить, что их современники на самом деле воспользуются указанным историческим опытом и, отринув наследие немецкой пандектистики, будут писать договоры на досках и скреплять завещания заклятьем, а факт заключения сделки устанавливать с помощью "послухов" и "видоков". Остается только порадоваться за Д.О. Тузова, не склонного искать континуитет исторической традиции там, где его нет и быть не может.
--------------------------------
<91> Щенникова Л., Епифанова В. Древнерусские истоки цивилистического учения о форме сделки // Гражданское законодательство. Вып. 29 / Под ред. А.Г. Диденко. Алматы, 2007. С. 175 - 182.
<92> Там же. С. 175.
<93> Там же. С. 177.
<94> Там же. С. 180.
<95> Там же. С. 182.

 

Однако для более четкого понимания генезиса европейской цивилистической традиции Д.О. Тузову следовало бы уделить больше внимания римско-каноническому праву докодификационной эпохи, в котором многие явления, впоследствии замутненные в процессе взаимопроникновения различных доктрин, представлены более четко и зримо.
В качестве примера можно указать на очень значимый для исследования Д.О. Тузова сюжет об исторических истоках деления сделок на ничтожные и оспоримые и правовой природе права оспаривания. Автор убедительно показывает, что само это разграничение восходит к римскому праву, в котором прообраз сделок ничтожных - это сделки недействительные по цивильному праву, а сделок оспоримых - это сделки недействительные по преторскому праву. Преторское право позволяло стороне сделки с пороками воли или совершенной несовершеннолетним в возрасте до 25 лет аннулировать эти последствия, обратившись к претору с прошением о реституции (аннулировании юридического факта), либо с иском о возмещении убытков к виновнику деформации воли (actio doli), либо к выгодоприобретателю от сделки (actio quod metus causa), либо противопоставив эксцепцию исковому притязанию, основанному на факте неисполнения ответчиком такой сделки. В Своде Юстиниана противопоставление преторского и цивильного права ликвидировано, и в результате появился прообраз деления порочных сделок на ничтожные (изначально недействительные) и те, которые могут быть аннулированы по инициативе определенных заинтересованных лиц (иск о реституции, эксцепция, а также прежние иски). Глоссаторы дали этому разграничению в Своде Юстиниана теоретическое описание.
Однако разделение порочных сделок на ничтожные и оспоримые в европейской цивилистической традиции порождено не только влиянием римского права на доктрину, но и собственными обстоятельствами правового развития стран Западной Европы. Хороший пример в этом смысле дает право средневековой Франции. В раннесредневековом праве франков недействительность договора проистекала главным образом из несоблюдения формы. Несовпадение воли и волеизъявления во внимание не принималось. Если акт соответствовал предписанной форме, договор обязывал. Но в более поздней системе контрактов, созданных обоюдным согласием сторон, вопрос недействительности более сложен и становится жизненно важным. P. de Fontaines и Beaumanoir, будучи вынужденными иметь дело с соглашениями, прежде всего исследуют, каких из них следует придерживаться, а какие не следует считать действительными. Каноническое право заимствовало из римского права его теорию недействительности, и в особенности разграничение недействительности ipso iure <96> и exceptionis ope <97> или per in integrum restitutionem <98>. Оно применялось так же, как в римском праве, за исключением того, что несоблюдение формы стипуляции не делало контракт недействительным. В свою очередь, обычное право претерпело влияние канонического и римского права. С XIII в. мы находим у Бомануара противопоставление контрактов ничтожных и контрактов, против которых можно только ходатайствовать об их аннулировании, например, ходатайствуя о "санкционировании реституции". Оспоримые контракты могут быть сделаны действительными (валидированы) короткой давностью (год и день). Иначе обстояло дело с контрактами ничтожными. Однако средневековым юристам было не до конца ясно различие между ничтожностью и способностью к аннулированию. Их язык и идеи далеки от точности. Слово "недействительность" - только одно из тех, которыми они обозначали две разные ситуации в одно и то же время. По большей части в более позднее время часто используется выражение "абсолютная недействительность для несуществования и относительная недействительность для оспоримости".
--------------------------------
<96> В силу самого права (лат.). - Примеч. авт.
<97> Посредством эксцепции (лат). - Примеч. авт.
<98> Посредством реституции (лат.). - Примеч. авт.

 

В XIII и XIV в. всякая недействительность сделки, способной к аннулированию (оспоримой), официально объявляется судьей. К XV в. право меняется. Появляется деление контрактов, которые могут быть аннулированы, на два класса: (a) контракты, недействительность которых, установленная обычаями и ордонансами, применяется судами по облегченной процедуре (например, если имели место ростовщический договор, недействительный согласно ордонансам, или действия замужней женщины без полномочий, которым не придается юридическое значение по обычаю); (b) контракты, ходатайствовать о вытекающей из норм римского права недействительности которых можно было только при наличии королевских писем об аннулировании (например, при обмане). Тогда говорили, что договор нельзя аннулировать, если "не имеют места средства недействительности" - что можно понять таким образом, что если не было текстов по этому предмету, то акт не мог быть аннулирован. То есть необходимо иметь письмо об аннулировании, чтобы добиваться признания акта недействительным. Но это соответствует истине только в случае заявлений о недействительности со ссылкой на римское право. Причиной этой особенности все юристы того времени называли то, что нормы римского права не имели непосредственной силы на территории Северной Франции, помимо разрешения короля. Однако есть версия, что это было одним из способов ограничить юрисдикцию сеньориальных судов, поскольку рассмотрение исков об аннулировании было у них изъято. Возможно также, что король хотел заполучить себе судебные пошлины. Интересно, что королевские письма требовались только для применения норм римского права, касавшихся аннулирования сделок. В остальном римское право применялось без обращения к королю. Видимо, это было так потому, что обычное право не знало понятия недействительности, и это понятие настолько противоречило его принципам, что признание недействительности акта должно было опираться на королевский авторитет. Необходимость королевских писем для аннулирования сделок была распространена по фискальным соображениям и на "страну писаного права" - те регионы Южной Франции, где римское право считалось действующим. В данном случае это было ограничение действия римского права. Сначала практика требовала письма в случае недействительности ipso iure, так же как и per exceptionem или in integrum restitutionem. В конце XVII и начале XVIII в. письма об аннулировании больше не требовались для недействительности ipso iure. Их применение было запрещено Законом от 7 сентября 1790 г. <99>.
--------------------------------
<99> Brissaud J. A History of French Private Law / Trans. from the second French edition by Rapelje Howell. With introductions by W.S. Holdsworth and John H. Wigmore. 1-ed. 1912. Reprint: New York, 1968. P. 20 - 21.

 

Абсолютная недействительность вытекала из отсутствия соглашения, отсутствия предмета или "каузы" и из незаконного или аморального характера предмета или "каузы" (неправомерное встречное предоставление). Кауза для тогдашних французских юристов соответствует понятию встречного предоставления - consideration английского права. Они рассматривали как отправную точку римские идеи о condictio sine causa в безымянных контрактах и о недействительности стипуляций и из этого вывели правило "Нет обязательства без каузы". P. de Fontaines писал: "Нет разумных оснований для притязания у того, кто заявляет притязание потому, что с ним было заключено соглашение, без указания на иное основание". Этот принцип воспринимался тем более охотно, поскольку он во многих случаях согласовывался со старой теорией необходимости по крайней мере частичного исполнения контракта для того, чтобы из него появилось обязательство. Взаимные договоры несут свою каузу внутри себя. Обязательство, принятое на себя одной из сторон, является причиной и оправдывает обязательство другой стороны (например, продажа). Но односторонний договор не всегда обнаруживает свою "каузу". Иногда он редуцирован до простого абстрактного обещания ("Я уплачу X столько-то..."). В случае дарений ощущение щедрости рассматривалось как встречное предоставление. Средневековое французское право не признавало эффект простого обещания, если оно не базировалось на правомерной каузе (например, "Я заплачу 100, которые были мне одолжены, или кому-то, кто должен построить мне стену"). Этот вопрос был поднят в особенности в связи с актами, скрепленными частной печатью, или долговыми обязательствами, составленными без каузы. Иногда кауза не упоминалась, поскольку она была противоправна, иногда - для упрощения дел. Является ли сформулированное таким образом обязательство достаточным доказательством существования контракта? Романисты склонялись к утвердительному ответу на этот вопрос. Те, кто был верен духу старого французского права, напротив, утверждали, что такие обещания недействительны, поскольку сделаны без всякой каузы. Эта контроверсия продолжалась долго, и из этих дискуссий родилась ст. 1132 Code Civil: "Соглашение не является недействительным, если в нем не выражено его основание".
Относительная недействительность затрагивала контракты, заключенные замужней женщиной без полномочий или расточителями, которым запрещено их заключать. В период, когда эта римская теория проникла в книги по праву, другая сторона признавалась связанной цивильным обязательством в отношении недееспособного лица, а последнее - только натуральным обязательством <100>.
--------------------------------
<100> Там же.

 

Аннулирование юридического акта имело место в случае отсутствия согласия, принуждения (насилие, угрозы), обмана, ошибки, ущерба несовершеннолетнему (minor restituitur non tamquam minor, sed tamquam laesus <101>), а также в случаях, когда встречное предоставление было меньше половины рыночной цены, и, наконец, в случае, если в "стране писаного права" женщина заключала договор в нарушение веллеянова сенатусконсульта или подвластный сын - в нарушение македонианова сенатусконсульта. Подлежащий аннулированию контракт имел действие действительного контракта до момента письменного санкционирования аннулирования. Королевское письмо не имело прямого действия, а являлось основанием судебного решения. Когда судья санкционировал письмо об аннулировании, он признавал этим, что обстоятельства, о которых в нем говорится, на самом деле имели место и что претензия не была лживой. Только заинтересованная сторона могла оспорить договор, и она могла поступить так, либо используя заявление с возражением, либо посредством иска. Здесь также строго применялся принцип "Нет аннулирования без ущерба". То есть заявитель должен был доказать не только то, что для аннулирования было правомерное основание, но и то, что его заявление обоснованно, поскольку он потерпел ущерб. В случае серьезного вреда ответчик мог избежать аннулирования путем возмещения вреда своему оппоненту. Право на аннулирование утрачивалось при последующем одобрении контракта или истечением давности в 10 лет (Ордонанс 1510 г.). Давность не погашала возражение ответчика об оспаривании. (Temporalia ad agendum, perpetua ad excipiendum <102>.)
--------------------------------
<101> Ребенок возвращается в первоначальное состояние не потому, что он несовершеннолетний, а потому, что он потерпел ущерб (лат.). - Примеч. авт.
<102> Иски являются срочными, а возражения - бессрочными (лат.). - Примеч. авт.

 

Таким образом, можно констатировать, что в средневековой Франции сложилась хотя и не избежавшая римского влияния, но все же весьма своеобразная система признания сделок недействительными, которая также повлияла на последующее развитие европейского права, и в сравнительно-историческом исследовании это необходимо было учесть.
Высказанные замечания не умаляют значение проделанного Д.О. Тузовым труда, замечательного по широте охвата проблематики недействительности сделок и глубине ее исследования. Предлагаемые автором научно-практические подходы, несомненно, найдут своих приверженцев в науке и судебной практике и будут способствовать дальнейшему развитию научных исследований проблем недействительности сделок. Иные проблемы, подробно исследованные автором в своих работах, также имеют чрезвычайно важное практическое и теоретическое значение. Исследование может иметь широкую сферу применения как на юридических факультетах университетов при преподавании таких дисциплин, как гражданское право, римское право и сравнительное правоведение, так и в научных учреждениях при разработке концепций развития и совершенствования действующего законодательства. Важно отметить, что многие положения рассматриваемых монографий были ранее раскрыты автором в ряде публикаций в научных журналах. Автор привлек внимание к предлагаемым им решениям задолго до того, как эти монографии увидели свет, что служит дополнительным подтверждением ценности сделанных им выводов, которые уже широко известны научной общественности и активно обсуждаются ею.
На основании изложенного можно сделать вывод о том, что анализируемый цикл монографических работ Д.О. Тузова представляет собой цельное и творческое научное исследование, в котором на основе необычайно широкого круга источников получены многие достоверные выводы, имеющие несомненную научную ценность. Конечно, надо учитывать тот факт, что в отличие от естественных и социальных наук правоведение занимается исследованием закономерностей, имеющих конвенциональный характер. Суждение о таких объектах в категориях "истина" или "ложь" - занятие неблагодарное, да и бессмысленное. Вполне возможно, что некоторые решения, абстрактно безупречные с догматической точки зрения, оказываются практически непригодными и даже вредными для данного общества hic et nunc <103>. Однако такие фундаментальные исследования, как рассмотренные нами книги Д.О. Тузова, позволяют установить и четко представить как логические связи и алгоритмы функционирования различных моделей правового регулирования, так и их объективные достоинства и недостатки, а равно и существующие их альтернативы. Таким образом, только с помощью таких трудов можно сделать осознанный выбор той или иной модели правового регулирования, даже если это будет не та модель, которой отдает предпочтение сам автор.
--------------------------------
<103> Здесь и сейчас (лат.). - Примеч. авт.

 

(Статья: Opus magnum: монографии Д.О. Тузова о недействительности сделок в гражданском праве (Рудоквас А.Д.) ("Вестник гражданского права", 2009, N 2))

 

НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЕ И НЕСОСТОЯВШИЕСЯ СДЕЛКИ: ПРОБЛЕМЫ РАЗГРАНИЧЕНИЯ ПОНЯТИЙ <*>

 

Д.А. ЛАРИОНОВ

 

--------------------------------
<*> Larionov D.A. Invalid and failed transactions: problems of delimitation of concepts.

 

Ларионов Д.А., соискатель кафедры гражданского права юридического факультета Южного федерального университета.

Решение проблемы разграничения понятий недействительной и несостоявшейся сделки является актуальной задачей юридической науки и практики. В статье отмечается, что в качестве критерия разграничения сделок на недействительные и несостоявшиеся выступает их общая способность порождать гражданско-правовые последствия: если недействительная сделка может влечь за собой такие последствия (хотя бы и специальные), наступления которых ее субъекты не желают, то несостоявшаяся - нет.

 

Ключевые слова: недействительные сделки, несостоявшиеся сделки, Гражданский кодекс Российской Федерации, последствия сделок.

 

Solution of the problem of delimitation of concepts of invalid and failed transactions is topical task of legal science and practice. The article notes that as a criterion of delimitation of transactions into invalid and failed acts their general ability to create civil-law consequences: if invalid transaction can have such consequences (even social) which not all the subjects wish, the failed transaction cannot have such consequences.

 

Key words: invalid transactions, failed transactions, Civil code of the Russian Federation, consequences.

 

В современных условиях рынка, когда коммерческий оборот расширяется, его участниками становится большое число новых предпринимателей, не имеющих достаточного практического опыта, а также, к сожалению, возрастает число разного рода коммерческих злоупотреблений, появляется значительное число сделок, правовая сила которых их участниками затем оспаривается. В обзорах арбитражных споров уже традиционными становятся споры о недействительности сделок <1>.
--------------------------------
<1> См.: Садиков О.Н. Недействительные и несостоявшиеся сделки // Юридический мир. 2000. N 6. С. 7.

 

В части первой ГК РФ имеется целая система норм о недействительности сделок (ст. 166 - 181), где названы виды таких недействительных сделок и их правовые последствия. Дополнительные указания о недействительности сделок содержатся в нормах ч. 2 ГК РФ об отдельных договорах, а также в некоторых дополняющих ГК законодательных актах. На эту тему издано много научных и научно-практических публикаций. Однако наряду с недействительными сделками в отдельных нормах ГК РФ и дополняющих его законах говорится о незаключенных договорах, именуемых несостоявшимися или не имеющими силу, при этом правовые последствия такого рода ситуаций не всегда ясно определены, имеются определенные противоречия в правовом регулировании. Возникает вопрос о правовой природе незаключенных сделок, а именно представляют ли собой такого рода сделки разновидность недействительных сделок или же они должны выделяться в отдельную правовую категорию.
Ряд ученых придерживаются мнения, что недействительные и несостоявшиеся сделки представляют собой различные правовые явления.
Так, И.Ю. Павлова разграничивает понятия незаключенной и недействительной сделки и отмечает, что они представляют собой совершенно самостоятельные понятия, выделяя следующие различия между ними:
- во-первых, в том, что основания недействительности перечислены в законе, т.е. недействительная сделка (как в силу ничтожности, так и в силу оспоримости) не соответствует требованиям закона. Незаключенный же договор не противоречит закону как сделка, он лишь не содержит всех существенных для данного договора условий. А как известно, к существенным условиям относятся не только условия о предмете договора и условия, которые названы в законе и иных правовых актах как существенные для данного вида договора, но и те условия, относительно которых по заявлению одной из сторон должно быть достигнуто соглашение (ч. 2 п. 1 ст. 432 ГК РФ);
- во-вторых, отличие незаключенного и недействительного договоров состоит в предусмотренных законом последствиях. Последствием недействительности далеко не всегда является возврат сторонами всего полученного по сделке (двусторонняя реституция). В известных случаях закон предусматривает и одностороннюю реституцию, и недопущение реституции. К тому же закон предусматривает такие особые правовые последствия недействительности, как ответственность недобросовестной стороны недействительной сделки. Все это не является свойственным незаключенному договору. Исполнение незаключенного договора приравнивается к исполнению несуществующего обязательства. Для незаключенного договора возврат переданного имущества осуществляется на основании норм о неосновательном обогащении (гл. 60 ГК РФ);
- в-третьих, незаключенный договор, если он не исполняется, находится вне поля зрения закона, так как он не нарушает ничьих прав и не является юридическим фактом. Даже если исполнение имело место, это вообще не договор с точки зрения права. Недействительный же договор является с точки зрения права юридическим фактом, а именно неправомерным действием <2>.
--------------------------------
<2> См.: Павлова И.Ю. Незаключенность или недействительность договора как последствия несоблюдения требований к форме и государственной регистрации договора // Государство и право. N 10. С. 49 - 50.

 

Таким образом, мы можем сделать вывод о том, что недействительность и "незаключенность сделки" являются взаимоисключаемыми понятиями, из чего следует, что незаключенный договор не может быть признан недействительным.
О.Н. Садиков также придерживается точки зрения, согласно которой необходимо делать различия между незаключенной и недействительной сделкой, так как:
- во-первых, действующее законодательство РФ при наличии общих правил о недействительности сделок предусматривает тем не менее специальные нормы для некоторых сделок, лишенных правовой силы, и пользуется в этих случаях особой терминологией. По этому же пути идет также практика авторитетных юрисдикционных органов. Термин "несостоявшаяся сделка" широко применяется и вошел в юридический оборот;
- во-вторых, ситуации, когда совершенная сделка оказывается недействительной или же вообще не состоялась, при определенных трудностях в их разграничении имеют тем не менее определенные различия как в фактическом составе, так и с точки зрения тех юридических последствий, которые к ним целесообразно и справедливо применять. Действующие нормы ГК о последствиях недействительности в отношении несостоявшихся сделок оказываются в ряде случаев совершенно не подходящими;
- в-третьих, разграничение недействительных и несостоявшихся сделок лежит в русле современных тенденций развития гражданско-правового регулирования, которое постепенно становится более точным и дифференцированным, что позволяет учитывать особенности отдельных жизненных ситуаций и добиваться более адекватного их правового урегулирования, хотя, надо признать, и делает его более сложным для практического применения <3>.
--------------------------------
<3> См.: Садиков О.Н. Недействительные и несостоявшиеся сделки // Юридический мир. 2000. N 6. С. 8.

 

На наш взгляд, исключение составляет подход В.А. Белова, который, поддерживая разграничение между недействительными и незаключенными сделками, выводит его, однако, не из закона, а из несоблюдения формы сделки, он пишет: "Полагаем, что в Кодексе смешаны две различные вещи - недействительность договора и его отсутствие. Хотя законодательству и неизвестно понятие "незаключенный договор", судебная практика им широко оперирует" <4>.
--------------------------------
<4> Белов В.А. Гражданское право: Общая часть. М.: Проспект, 2002. С. 262.

 

Другие ученые полагают, что в выделении в отдельную категорию незаключенных сделок отсутствует практическое значение, поскольку незаключенность может быть сведена к разновидности недействительности. Так, В.П. Шахматов считал, что "рассматриваемый вопрос имеет под собой терминологическую основу, а не расхождения в правовой оценке природы сделок". По мнению ученого, "все "несостоявшиеся" сделки не соответствуют тем или иным требованиям норм права о составе сделки, поэтому нет надобности говорить в этих случаях о несостоявшихся сделках - все они являются недействительными. Выделение в самостоятельную группу несостоявшихся сделок не имеет никакого практического значения, так как последствия исполнения таких сделок определяются по правилам, установленным для недействительных сделок" <5>.
--------------------------------
<5> Шахматов В.П. Составы противоправных сделок и обусловленные ими последствия. Томск: ТГУ, 1967. С. 3.

 

М. Семенов полагает, что под незаключенным договором законодатель понимает ничтожный договор, и незаключенная сделка является видом ничтожной сделки по признаку - несоответствие формы сделки закону. Свое мнение автор обосновывал тем, что для незаключенных сделок в законе не предусмотрены особые правовые последствия, поэтому отсутствуют основания для выделения незаключенных договоров в самостоятельную группу <6>.
--------------------------------
<6> См.: Семенов М. Что такое незаключенная сделка? // ЭЖ-Юрист. 2001. N 9. С. 3.

 

По мнению Д.О. Тузова, разграничение недействительных и незаключенных сделок в российском праве не имеет под собой ни теоретического, ни законодательного основания и обязано, скорее, недолжному смешению между фактическим и правовым уровнем реальности, а также толкованию под определенным углом зрения некоторых законодательных формулировок, не вполне удачных или же просто неверно интерпретируемых <7>.
--------------------------------
<7> См.: Тузов Д.О. О понятии "несуществующей" сделки в российском гражданском праве // Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2006. N 10. С. 14.

 

Понимаемая как особая форма порочности категория "незаключенности", или несуществования, не может найти себе с точки зрения сферы своего применения самостоятельного места среди других форм порочности, ничем не отличаясь, по сути, от ничтожности <8>.
--------------------------------
<8> См.: Там же. С. 13.

 

По мнению О.В. Гутникова, в зависимости от того, рассматривать ли сделку как юридический факт или же как правоотношение, "несостоявшиеся сделки как юридические факты - это только разновидность недействительных сделок, особенностью которых является лишь то, что основания их недействительности лежат в недостатках юридического состава, касающихся внешней стороны действия. Если же под сделкой подразумевать правоотношение, то выражение "несостоявшаяся сделка" является синонимом выражения "недействительная сделка" <9>.
--------------------------------
<9> Гутников О.В. Недействительные сделки в гражданском праве. Теория и практика оспаривания. М.: Книжный мир, 2005. С. 71.

 

Е.И. Афонина высказывала противоречивую позицию в отношении различий между незаключенной и недействительной сделкой. Она основывает свою позицию на отсутствии значения различия для судебной практики и делает вывод о том, что незаключенная сделка является видом ничтожной сделки, при этом одновременно утверждая, что понятие "незаключенная сделка" шире понятия "ничтожная сделка" <10>.
--------------------------------
<10> См.: Афонина Е.И. Вопросы недействительности сделок в судебно-арбитражной практике // Вестник Федерального арбитражного суда Северо-Кавказского округа. 2002. N 4. С. 108.

 

Хотелось бы отметить, что в отечественной юриспруденции и правоприменительной практике в настоящее время рассматриваемая проблема, как нам кажется, при отсутствии ее должной теоретической разработки приобретает реальное практическое значение благодаря введению понятия незаключенного договора непосредственно в систему легальной терминологии.
В некоторых случаях понятие незаключенности выражено текстуально, когда в законе прямо говорится, что договор "считается незаключенным". Так, в п. 2 ст. 465 ГК РФ говорится, что, "если договор купли-продажи не позволяет определить количество подлежащего передаче товара, договор не считается заключенным", по п. 2 ст. 554 ГК РФ "при отсутствии данных, позволяющих определенно установить недвижимое имущество, подлежащее передаче, они считаются несогласованными сторонами, а соответствующий договор не считается заключенным", абз. 2 ст. 555 ГК РФ говорит, что "при отсутствии в договоре согласованного сторонами в письменной форме условия о цене недвижимости договор о ее продаже считается незаключенным", согласно п. 3 ст. 607 ГК РФ "при отсутствии в договоре аренды данных, позволяющих определенно установить имущество, подлежащее передаче арендатору в качестве объекта аренды, они считаются несогласованными сторонами, а соответствующий договор не считается заключенным", в п. 1 ст. 654 говорится о том, что "при отсутствии согласованного сторонами в письменной форме условия о размере арендной платы договор аренды здания или сооружения считается незаключенным", а согласно п. 3 ст. 812 ГК РФ, "если в процессе оспаривания заемщиком договора займа по его безденежности будет установлено, что деньги или другие вещи в действительности не были получены заемщиком от заимодавца, договор займа считается незаключенным". В п. 1 ст. 878 ГК РФ перечислены обязательные реквизиты чека и установлено, что отсутствие в документе какого-либо из этих реквизитов лишает его силы чека.
Аналогичные правила содержатся в Положении о простом и переводном векселе 1937 г.: согласно п. 2 гл. 1 документ, в котором отсутствует какой-либо из названных в Положении реквизитов векселя, по общему правилу не имеет силы векселя. Могут быть приведены и другие нормы действующего гражданского законодательства схожего характера <11>.
--------------------------------
<11> См.: Садиков О.Н. Недействительные и несостоявшиеся сделки // Юридический мир. 2000. N 6. С. 7.

 

Законодатель использует не вполне адекватный с логической точки зрения лингвистический прием, когда для ясности языка отрицающая характеристика "незаключенности" применяется к договору как некоторой данности, которая уже гипотезирована названными положениями закона как нечто "существующее", но с присоединением к ней негативного предиката как бы "утрачивает" свое существование. Это, впрочем, неизбежно, когда вообще пытаются говорить о несуществующем, и связано с особенностями человеческого мышления как такового.
В других случаях, когда нет подобных прямых указаний, незаключенность договора при несогласовании существенных условий выводится доктриной и судебной практикой логическим путем из позитивных установлений - общего правила п. 1 ст. 432 ГК РФ, согласно которому "договор считается заключенным, если между сторонами, в требуемой в подлежащих случаях форме, достигнуто соглашение по всем существенным условиям договора", а также из нередко встречающихся специальных указаний о том, что тот или иной договор считается заключенным, если сторонами согласовано какое-то условие или выполнены дополнительные условия, касающиеся формы или момента заключения договора. Так, во многих нормах действующего законодательства наличие в гражданском праве незаключенных сделок выражено в косвенной форме, но достаточно ясно. Ряд статей ГК РФ говорит о порядке заключения договора и определяет необходимые для этого условия (ст. 432 - 449). Если возникает спор о том, были ли эти условия соблюдены и возник ли договор, такой спор не о недействительности сделки, а о том, заключена она или нет. Таковы понятия и терминология гражданского права, отражающие реальные отношения, лежащие в основе этих словесных юридических формулировок.
Как представляется, можно присоединиться к мнению ученых, полагающих, что в качестве критерия разграничения сделок на недействительные и несостоявшиеся выступает их общая способность порождать гражданско-правовые последствия: если недействительная сделка может влечь за собой такие последствия (хотя бы и специальные), наступления которых ее субъекты не желают, то несостоявшаяся - нет <12>. Таким образом, очевидны различия между недействительными и незаключенными сделками и вытекающая отсюда необходимость различного правового регулирования в отношении их правовых последствий.
--------------------------------
<12> См.: Матвеев И.В. Недействительность сделок с пороком формы // Современное право. 2001. N 9. С. 24.

(Статья: Недействительные и несостоявшиеся сделки: проблемы разграничения понятий (Ларионов Д.А.) ("Юрист", 2010, N 4))

 

СУЩНОСТЬ ДЕЛЕНИЯ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНЫХ СДЕЛОК НА НИЧТОЖНЫЕ И ОСПОРИМЫЕ <*>

 

И.А. ДАНИЛОВ

 

--------------------------------
<*> Danilov I.A. Essence of division of invalid transactions into void and contested.

 

Данилов И.А., кандидат юридических наук.

В статье раскрывается сущность деления недействительных сделок на ничтожные и оспоримые. Автор утверждает, что само деление сделок на ничтожные и оспоримые должно иметь значение лишь для определения круга лиц, обладающих правом заявлять требование о недействительности сделки. При ничтожности сделки право оспаривания предоставляется любому заинтересованному лицу, при оспоримости - только лицу, чей интерес нормой охраняется. При этом ничтожные сделки, равно как и оспоримые, должны признаваться недействительными исключительно в судебном порядке. Сам термин "ничтожная сделка" предлагается заменить на "сделка с пороком состава", поскольку существующее название этих сделок - "ничтожные" ориентирует на то, что перед нами правовое "ничто", безразличное для права явление.

 

Ключевые слова: недействительные сделки, ничтожные сделки, оспоримые сделки, Гражданский кодекс Российской Федерации.

 

The article reveals the essence of division of invalid transactions into void and contested. The author states that division of transactions into void and contested shall be important only for determination of persons having the right to declare the transaction to be invalid. In case of void transaction the right of disputing is provided to any interested person, in case of contested transaction - only to the person whose interest is protected by the norm. At that void transactions along with contested transactions must be declared invalid only by judicial process. The author proposes to substitute the term "void transaction" by the term "transaction with defect of elements" as the existing name of these transactions "void" means that we face legal zero, nothing from legal viewpoint.

 

Key words: invalid transactions, void transactions, contested transactions, Civil code of the Russian Federation.

 

Действующий ГК РФ включает в себя правила о недействительности сделок, и ст. 166 ГК РФ впервые прямо закрепляет давно существующее в теории деление недействительных сделок на:
- недействительные по основаниям, установленным ГК РФ, в силу признания их таковыми судом (оспоримые сделки);
- недействительные независимо от такого признания (ничтожные сделки).
Основные положения классического учения о ничтожности и оспоримости сделок заключаются в следующем. Различные дефекты фактического состава сделки имеют разное влияние на ее юридическую силу. Вследствие одних пороков сделка считается недействительной с самого начала, при этом недействительной в силу объективных причин, независимо от чьей-либо воли. В этом случае имеется только внешняя видимость сделки, но с позиций закона сделка не существует, она ничтожна. Недействительность ничтожной сделки "совпадает с ее возникновением; так что, можно сказать, сделка рождается мертвой" <1>. Поскольку ничтожная сделка не порождает юридических последствий, любой субъект вправе ее игнорировать, считать ее несуществующей. При этом нет необходимости признавать данную сделку недействительной в суде, ибо она недействительна непосредственно в силу самого закона, и судебное решение не может здесь ничего изменить в материальном смысле. Но поскольку пороки сделок могут быть неочевидными, то иногда возникает необходимость в судебном подтверждении недействительности ничтожной сделки. Решение суда, принятое по иску о недействительности ничтожной сделки, является установительным (решение о признании), и оно не вносит изменения в отношения сторон или третьих лиц, так как сделка и до решения уже была недействительной. Вынося решение, суд лишь подтверждает, что сделка ничтожна, т.е. официально констатирует уже существующий факт, чем вносит в отношения заинтересованных лиц необходимую определенность. Но и независимо от этого каждый вправе действовать так, будто бы сделка вообще не совершалась, ссылаясь на ее ничтожность <2>.
--------------------------------
<1> Мейер Д.И. Русское гражданское право: В 2 ч. Ч. 1. М.: Статут, 1997. С. 203.
<2> См.: Тузов Д.О. Ничтожность и оспоримость сделок: классическая доктрина и проблемы российской цивилистики // Цивилистические записки: Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 2. М.: Статут; Екатеринбург: Ин-т частного права, 2002. С. 139 - 140.

 

Поскольку ничтожные (несуществующие и абсолютно ничтожные) сделки изначально не вызывали правового эффекта, то их подтверждение (признание) считалось невозможным. Соответственно ничтожность имеет необратимый характер: сделка, недействительная в силу закона, не может быть "исцелена" ни давностью, ни последующим устранением пороков или восполнением недостающих элементов состава. Ничтожная сделка могла получить силу при добавлении отсутствующих реквизитов. Однако считалось, что сделка при этом совершается заново. Это обосновывалось тем, что для действительности сделки важными являются и другие обстоятельства: реквизиты, которые могли быть удовлетворительными в прошлом, могут теперь отсутствовать и сделка так и не получит силы <3>. Таким образом, речь может идти лишь о новом совершении сделки с теми же субъектами и с тем же содержанием, однако новая сделка "не имеет ничего общего с прежней сделкой; между ними нет никакой юридической связи" <4>.
--------------------------------
<3> См.: Дождев Д.В. Римское частное право: Учебник для вузов. М., 1997. С. 126.
<4> Мейер Д.И. Указ. соч. Ч. 1. С. 208.

 

Соответственно, если стороны желали достигнуть цели, которая преследовалась несуществующим или абсолютно недействительным договором, стороны должны были заключить новый договор без тех пороков, из-за которых предшествующий оказался ничтожным.
Итак, ничтожные (несуществующие и абсолютно ничтожные) сделки в соответствии с положениями классического учения о недействительности изначально не вызывали правового эффекта. Но существуют пороки, которые сами по себе не лишают сделку юридической силы. Такая сделка является действительной и вызывает именно те юридические последствия, на которые она была направлена. Но при этом определенные лица вправе оспорить сделку, что может привести к возврату сторон в первоначальное положение, к уничтожению правовых последствий сделки. Речь идет об оспоримых сделках, которые иногда именуют ничтожными в силу оспаривания. При этом данные сделки могли быть подтверждены (признаны) субъектом, имеющим право требовать признания их недействительными, вследствие чего они становились неопровержимыми. Л. Эннекцерус указывал: "Оспоримость сделки есть неопределенная, зависящая от воли лица, управомоченного на оспаривание, ничтожность, соединенная с допущением временной действительности... Сделка, оспоренная действительным образом, становится равной ничтожной сделке" <5>. Само решение о признании оспоримой сделки недействительной является преобразовательным (конститутивным), поскольку суд аннулирует сделку и прекращает основанное на ней правоотношение. Если же требование о признании оспоримой сделки недействительной не предъявлено, то такая сделка так и остается действительной, т.е. сохраняет свою силу.
--------------------------------
<5> Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. Т. 1. Полутом 2. Введение и Общая часть. М.: Изд-во иностр. лит., 1950. С. 314.

 

Таким образом, оспоримые сделки влекли правовые последствия с самого начала, но одна из сторон или третье заинтересованное лицо имели право ее оспорить; после оспаривания сделка уничтожается, т.е. восстанавливается прежнее состояние, как оно было до заключения сделки; право оспаривания теряется отречением, давностью, признанием сделки <6>.
--------------------------------
<6> См.: Барон Ю. Система римского гражданского права. Книга первая. Общее учение о правах в субъективном смысле. М., 1898. С. 147.

 

Принципиальное различие между ничтожностью и обратимостью сделки видели в том, что ничтожная сделка согласно классической доктрине не подлежит конвалидации или "оздоровлению", "исцелению" (за некоторыми исключениями), между тем как обратимая сделка может быть впоследствии подкреплена или поправлена <7>. Следовательно, для абсолютно ничтожных сделок характерны три признака: возможность оспаривания любым лицом, невозможность исцеления, неприменение исковой давности.
--------------------------------
<7> Санфилиппо Ч. Курс римского частного права. М., 2002. С. 81.

 

Таковым в основных чертах выступает классическое учение о ничтожности и оспоримости сделок. Критиком классического учения о недействительности сделок выступил французский цивилист Е. Годэмэ, обосновывая теорию оспаривания. Основной чертой данной теории стала критика главной идеи, которую поддерживала традиционная доктрина - идеи недействительности акта как его объективного свойства. Не соглашаясь с представлением о недействительности как объективном качестве сделки, Е. Годэмэ считал необходимым рассматривать ее в качестве санкции за нарушение закона, заключающейся в реализации предоставленного тем или иным лицам права оспаривания. Характер данной санкции определяется в зависимости от того, какую цель преследует нарушенная сделкой правовая норма. Если она направлена на защиту общего интереса, то право оспаривания предоставляется любому заинтересованному лицу, если же частного - только тому, чей интерес нормой охраняется <8>.
--------------------------------
<8> См.: Годэмэ Е. Общая теория обязательств. М.: Юриздат, 1948. С. 154, 175.

 

Основным и практически единственным различием абсолютно недействительных и относительно недействительных сделок Е. Годэмэ считал круг субъектов права оспаривания, иной разницы он между этими сделками не усматривал, указывая: "Нет различия a priori между двумя категориями недействительности" <9>.
--------------------------------
<9> Там же. С. 155.

 

Е. Годэмэ отмечал, что как при абсолютной, так и при относительной недействительности "акт существует по крайней мере по внешности. Он производит действие" <10>. Уничтожить данное действие, по мнению ученого, может только суд. "Взять хотя бы акт, недействительный ввиду незаконности его основания; в этом случае недействительность абсолютная. Но допустимо ли, чтобы акт считался несуществующим без судебного решения? ...Точно так же, если акту не хватает существенного элемента фактического состава, но имеется тем не менее внешнее существование... потребуется судебный иск для того, чтобы эту видимость уничтожить. Таким образом, мы приходим к необходимости иска, если есть видимость акта... Предъявление иска вызывается существованием выражения воли. Иск необходим не только в случае порока соглашения и недееспособности, но и во всех случаях абсолютной недействительности в классическом смысле, где имеется по крайней мере видимость акта, подлежащего уничтожению" <11>. По мнению Е. Годэмэ, недействительность наступает именно в результате оспаривания, и иск о недействительности имеет конститутивное значение: он направлен на "уничтожение договора, породившего обязательство" <12>. Итак, идея теории права оспаривания - идея недействительности как санкции за нарушение правовой нормы, а не как объективного качества сделки. Для реализации данной санкции необходимо предъявление иска и судебное решение.
--------------------------------
<10> Там же. С. 169.
<11> Там же. С. 156 - 158.
<12> Там же. С. 158.

 

Е. Годэмэ рассматривал недействительность как условное наступление юридических последствий акта, подлежащих уничтожению в судебном порядке. Деление недействительных сделок имело значение только для определения круга лиц, управомоченных заявлять требование о недействительности сделки. По мнению Е. Годэмэ, недействительный акт "производит действие" и "к недействительности приходят посредством права оспаривания" <13>.
--------------------------------
<13> Там же. С. 169, 178.

 

Отечественная цивилистика в целом придерживается классической доктрины, что находит яркое выражение в ст. 166 ГК РФ, где закреплено правило о недействительности ничтожной сделки независимо от признания ее таковой судом. Таким образом, реализуется правило классического учения о недействительности ничтожных сделок в силу закона, независимо от иска сторон или третьих лиц, т.е. недействительности, которая существует объективно и никак не связана с актом судебного признания. При этом предоставляется возможность предъявления исков о констатации ничтожности данных сделок <14>.
--------------------------------
<14> См.: абз. 1 п. 32 Постановления Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 1 июля 1996 г. N 6/8 "О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса РФ" // Вестник ВАС РФ. 1996. N 9. С. 13.

 

Представляется спорным утверждение классической доктрины и современного отечественного законодательства о недействительности ничтожной сделки как ее объективном качестве. Ничтожная сделка не должна рассматриваться как правовое "ничто", мертворожденный организм, не способный к существованию. Сделка до момента признания ее недействительной порождает, изменяет, прекращает имущественные отношения сторон, т.е. она создает определенные юридические последствия, и они объективно ничем не отличаются от тех последствий, на которые она была направлена и которые наступили бы и при действительности сделки. Признание такой сделки недействительной становится нецелесообразным, поскольку уничтожается основание для приобретения имущества, появляется неопределенность его правового состояния. Поэтому заключение о том, что ничтожные сделки всегда являются юридически безразличными для права явлениями, носит чисто теоретический характер. Данные сделки должны считаться правовым основанием для совершения действий по их исполнению, пока они не признаны недействительными в судебном порядке. Таким образом, недействительность правильнее рассматривать как форму лишения сделки юридической силы, установленную с целью охраны (защиты) нарушенных прав и интересов общества и его отдельных субъектов, т.е. как способ защиты права.
При этом за ничтожной сделкой должна признаваться возможность на санацию - устранение пороков, выступающих основанием ее недействительности. Весьма спорным представляется само утверждение традиционной доктрины о невозможности исправить пороки ничтожных сделок, поскольку гражданское законодательство должно, наоборот, поощрять субъектов устранять допущенные ими нарушения, а не создавать дополнительные препятствия и сложности для них.
Необходимо отметить, что российское законодательство само же и отступает от классического учения, допуская возможность "исцеления" (конвалидации) отдельных видов ничтожных сделок. Это сделки малолетних и недееспособных, а также сделки, совершенные с нарушением нотариальной формы, которые, несмотря на их пороки, при определенных условиях могут быть судом признаны действительными (п. 2 ст. 165, п. 2 ст. 171, п. 2 ст. 172 ГК РФ). Однако возможность устранения пороков таких сделок не соответствует положениям классического учения о ничтожности, следовательно, российское законодательство в данном случае не придерживается строгого соблюдения положений традиционной доктрины.
Не соответствует классическому пониманию ничтожности и применение к негационным требованиям исковой давности. Согласно классической доктрине время не в состоянии "исцелить" ничтожность, следовательно, исковая давность неприменима к требованиям о признании ничтожных сделок недействительными.
Часть 1 ст. 181 ГК РФ ранее предусматривала, что "иск о применении последствий недействительности ничтожной сделки может быть предъявлен в течение десяти лет со дня, когда началось ее исполнение". Федеральным законом от 21 июля 2005 г. N 109-ФЗ "О внесении изменения в статью 181 Гражданского кодекса Российской Федерации" <15> предусмотрено, что "срок исковой давности по требованию о применении последствий недействительности ничтожной сделки составляет три года. Течение срока исковой давности по указанному требованию начинается со дня, когда началось исполнение этой сделки". При этом "установленный ст. 181 Гражданского кодекса Российской Федерации (в редакции настоящего Федерального закона) срок исковой давности по требованию о применении последствий недействительности ничтожной сделки применяется также к требованиям, срок предъявления которых, предусмотренный ранее действовавшим законодательством, не истек до дня вступления в силу настоящего Федерального закона".
--------------------------------
<15> Российская газета. 2005. 26 июля.

 

В п. 32 Постановления Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 1 июля 1996 г. N 6/8 "О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса РФ" <16> указывается о том, что требования о признании недействительной ничтожной сделки могут быть предъявлены в суд в сроки, установленные п. 1 ст. 181 ГК РФ.
--------------------------------
<16> Вестник ВАС РФ. 1996. N 9. С. 13.

 

Таким образом, негационные требования могут быть предъявлены в суд в течение трех лет с момента исполнения сделки. Согласно же классическому учению негационные требования по своей природе не подвержены действию давности. Конечно, применяя исковую давность, суд отказывает в защите нарушенного права, а не в самом праве лица. Согласно ст. 195 ГК РФ исковой давностью признается срок для защиты права по иску лица, право которого нарушено. Но без судебного признания стороны зачастую не могут и реализовать свое право. Итак, признав, что негационные притязания подлежат действию давности, судебные инстанции отступают от положений традиционной доктрины о недействительности сделок.
В этом случае опять же более предпочтительной представляется теория права оспаривания, которая применение срока исковой давности к негационным притязаниям обосновывает на отрицании их установительного характера. Все иски о недействительности сделок данная теория Е. Годэмэ рассматривает как конститутивные, поэтому и в вопросе о применении исковой давности для этих исков не делается никаких исключений <17>.
--------------------------------
<17> См.: Годэмэ Е. Указ. соч. С. 187.

 

В литературе отмечается, что недействительность ничтожных сделок установлена законом методом нормативного императива, тогда как объявление оспоримых сделок недействительными производится методом оспаривания их действительности <18>. Последнее суждение в определенной мере опровергается разъяснением, содержащимся в п. 32 Постановления Пленума ВС РФ и Пленума ВАС РФ от 1 июля 1996 г. N 6/8 "О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации", согласно которому допускается рассмотрение в суде исковых требований о признании недействительной ничтожной сделки по мотиву того, что ГК РФ не исключает возможность предъявления такого рода исков.
--------------------------------
<18> См.: Шахматов В.П. Виды несоответствия сделок требованиям норм права // Антология уральской цивилистики. 1925 - 1989: Сб. статей. М.: Статут, 2001. С. 344.

 

Вместе с тем возможность обращения в суд с самостоятельным требованием о признании недействительной ничтожной сделки должна быть непременно предоставлена участникам гражданского оборота в том числе и в случае, когда исполнение по такой сделке вовсе не было произведено. Возражение вызывает само положение классического учения и современного гражданского законодательства о возможности любого лица игнорировать ничтожную сделку, относиться к ней как к несуществующей вне зависимости от судебного решения о признании ее недействительной. Сделка до момента признания ее недействительной порождает то правоотношение, на установление которого она и была направлена. Соответственно если правоотношение возникает, то требуется предъявление иска и судебное решение, чтобы уничтожить это правоотношение.
В качестве обоснования необходимости искового требования о признании недействительной ничтожной сделки можно привести и такие доводы, как неочевидность обстоятельств, свидетельствующих о ничтожности сделки для участников сделки и иных лиц, предотвращение исполнения по данной сделке, определенность состояния участников сделки. Сами пороки сделок, обусловливающие их ничтожность, далеко не всегда очевидны и нуждаются в доказывании. Например, довольно трудно выявить мнимую и притворную сделку, сложно доказать противоречие сделки основам правопорядка и т.д. Полагаем, что обстоятельства, указывающие на ничтожность сделки, обязательно должны быть предметом судебного рассмотрения, и именно суд должен квалифицированно решить вопрос о том, имеет ли сделка пороки, которые свидетельствуют о ее ничтожности. Иначе стороны сделки и иные заинтересованные лица могут пытаться представить ничтожной любую не устраивающую их сделку и на свой взгляд определить ее ничтожность даже при отсутствии на то законных оснований. Соответственно судебное признание недействительности ничтожных сделок также необходимо для предотвращения возможных злоупотреблений участников гражданского оборота, имеющих цель, к примеру, недобросовестным образом отказаться от исполнения сделки со ссылкой на ее ничтожность.
На необходимость судебного признания недействительности ничтожной сделки указывалось в теории оспаривания, выдвинутой Е. Годэмэ, данного мнения придерживалась и Н.В. Рабинович: "Ничтожные сделки, как и оспоримые, нуждаются в объявлении их недействительными компетентным органом (судом, арбитражем)" <19>.
--------------------------------
<19> Рабинович Н.В. Недействительность сделок и ее последствия. Л., 1960. С. 16 - 17.

 

Само деление сделок на ничтожные и оспоримые должно иметь значение лишь для определения круга лиц, обладающих правом заявлять требование о недействительности сделки. При ничтожности сделки право оспаривания предоставляется любому заинтересованному лицу, при оспоримости - только лицу, чей интерес нормой охраняется. При этом ничтожные сделки, равно как и оспоримые, должны признаваться недействительными исключительно в судебном порядке. Таким образом, основное различие между недействительными сделками следует проводить по признаку управомоченных на предъявление иска субъектов.
Сам термин "ничтожная сделка" представляется целесообразным заменить на "сделка с пороком состава", поскольку существующее название этих сделок - "ничтожные" ориентирует на то, что перед нами правовое "ничто", безразличное для права явление. Однако такая сделка до момента признания ее недействительной порождает, изменяет, прекращает имущественные отношения сторон, т.е. создает те юридические последствия, на которые она была направлена. Соответственно данные сделки выступают правовым основанием для совершения действий по их исполнению, пока они не признаны недействительными в судебном порядке. Но даже и после этого момента за недействительными сделками также признаются определенные правовые последствия (установленные законом для недействительных сделок). Таким образом, "ничтожная" сделка, несмотря на свое название, влечет определенные юридические последствия как до момента признания ее недействительной, так и после этого момента.

 

(Статья: Сущность деления недействительных сделок на ничтожные и оспоримые (Данилов И.А.) ("Юридический мир", 2010, N 5))

 

КЛАССИФИКАЦИЯ СОСТАВОВ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНЫХ СДЕЛОК

 

И.А. ДАНИЛОВ

 

Данилов И.А., кандидат юридических наук.

Для рассмотрения отдельных составов недействительных сделок необходимо использовать их классификацию, которая, группируя недействительные сделки на основе определенных значимых признаков, позволит наиболее эффективно получить представление о самом предмете исследования.
Еще в дореволюционной науке российского права недействительные сделки подразделялись на ничтожные (абсолютно недействительные) и опровержимые (относительно недействительные) <1>.
--------------------------------
<1> См.: Растеряев Н. Недействительность юридических сделок по русскому праву. СПб., 1901. С. 18.

 

Действующий ГК РФ включает в себя правила о недействительности сделок, и ст. 166 ГК РФ впервые прямо закрепляет давно существующее в теории деление недействительных сделок на:
- недействительные по основаниям, установленным ГК РФ, в силу признания их таковыми судом (оспоримые сделки);
- недействительные независимо от такого признания (ничтожные сделки).
Проанализируем исторические предпосылки формирования деления недействительных сделок. Указанное разграничение недействительных сделок берет начало в римском праве, источником формирования которого необходимо считать взаимодействие двух правовых систем - цивильного права и права преторского. При наличии в сделке пороков, обессиливающих ее по положениям цивильного права, сделка являлась недействительной с самого начала, вне зависимости от требования заинтересованного лица (ничтожной по современному праву). Четких положений об оспоримости сделок римское право не содержало, и таких оснований недействительности сделок, как совершение сделки под влиянием принуждения или обмана, первоначально римское право не знало. Изменения в существующее положение вещей внесло преторское право, призванное служить борьбе против различного рода несправедливостей, порождаемых строгим применением действующего права. Претор давал защиту лицам, заключившим договор под влиянием принуждения, ошибки или обмана, а также молодым людям, совершившим вследствие своей неопытности невыгодную для себя сделку. Претор, пользуясь принадлежащей ему высшей административной властью, аннулировал правовые последствия сделки и восстанавливал первоначальное состояние лиц, руководствуясь именно соображениями справедливости, а не нормами цивильного права. Естественно, претор не был уполномочен отменять нормы цивильного права, но он обладал правом отказать в защите основанным на сделке правовым отношениям. А так как в римском праве само представление о праве неразрывно связывалось с возможностью судебной защиты, то отсутствие такой защиты фактически вело и к невозможности реализации прав и обязанностей по сделке, т.е., условно говоря, к отсутствию сделки <2>.
--------------------------------
<2> См.: Тузов Д.О. Ничтожность и оспоримость сделок: классическая доктрина и проблемы российской цивилистики // Цивилистические записки: Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 2. М.: Статут; Екатеринбург: Ин-т частного права, 2002. С. 137.

 

Соответственно преторская защита в данном случае была направлена на отмену сделки, которая по нормам цивильного права не имела пороков и являлась действительной, т.е. на аннулирование правового эффекта сделки. Б. Виндшейд указывал: "Особенность возвращения в прежнее положение заключается ближайшим образом в том, что у юридического факта отнимается то юридическое действие, которое он уже произвел", что "возможно только через отрицание изменения (изменяющей силы)" <3>. Таким образом, было положено начало формированию института оспоримости.
--------------------------------
<3> Виндшейд Б. Учебник пандектного права. Т. 1. Общая часть. СПб., 1987. С. 287.

 

При Юстиниане наблюдается окончательное слияние цивильного права и права преторского. Сделки, которые ранее являлись действительными по цивильному праву, но не имели юридической силы в соответствии с преторским правом, теперь анализировались с позиций единой правовой системы. В результате формируется понятие условной действительности (оспоримости). Основания, по которым сделка может быть оспорена и признана недействительной, устанавливаются теперь не магистратом, а законом. При наличии данных условий суд обязан аннулировать сделку по требованию истца, т.е. исчезает свобода усмотрения, которой располагал ранее претор при решении вопроса о действительности сделки. При этом рассматриваемое средство защиты перестает быть внесудебным, преторским и реализуется посредством обыкновенного иска <4>.
--------------------------------
<4> См.: Тузов Д.О. Указ. соч. С. 139.

 

Таким образом, происходило формирование классического учения о ничтожности и оспоримости сделок, основные положения которого заключаются в следующем. Различные дефекты фактического состава сделки имеют разное влияние на ее юридическую силу. Вследствие одних пороков сделка считается недействительной с самого начала, при этом недействительной в силу объективных причин, независимо от чьей-либо воли. В этом случае имеется только внешняя видимость сделки, но с позиций закона сделки не существует, она ничтожна. Недействительность ничтожной сделки "совпадает с ее возникновением; так что, можно сказать, сделка рождается мертвой" <5>. Поскольку ничтожная сделка не порождает юридических последствий, любой субъект вправе ее игнорировать, считать несуществующей. При этом нет необходимости признавать данную сделку недействительной в суде, ибо она недействительна непосредственно в силу самого закона и судебное решение не может здесь ничего изменить в материальном смысле. Но поскольку пороки сделок могут быть неочевидными, то иногда возникает необходимость в судебном подтверждении недействительности ничтожной сделки. Решение суда, принятое по иску о недействительности ничтожной сделки, является установительным (решение о признании), и оно не вносит изменения в отношения сторон или третьих лиц, так как сделка и до решения уже была недействительной. Вынося решение, суд лишь подтверждает, что сделка ничтожна, т.е. официально констатирует уже существующий факт, чем вносит в отношения заинтересованных лиц необходимую определенность. Но и независимо от этого каждый вправе действовать так, будто бы сделки вообще не совершалось, ссылаясь на ее ничтожность <6>.
--------------------------------
<5> Мейер Д.И. Русское гражданское право: В 2 ч. Ч. 1. М.: Статут, 1997. С. 203 - 204.
<6> См.: Тузов Д.О. Указ. соч. С. 139 - 140.

 

Поскольку ничтожные (несуществующие и абсолютно ничтожные) сделки изначально не вызывали правового эффекта, то их подтверждение (признание) считалось невозможным. Соответственно ничтожность имеет необратимый характер: сделка, недействительная в силу закона, не может быть "исцелена" ни давностью, ни последующим устранением пороков или восполнением недостающих элементов состава. Ничтожная сделка могла получить силу при добавлении отсутствующих реквизитов. Однако считалось, что сделка при этом совершается заново. Это обосновывалось тем, что для действительности сделки важными являются и другие обстоятельства: реквизиты, которые могли быть удовлетворительными в прошлом, могут теперь отсутствовать и сделка так и не получит силы <7>. Таким образом, речь может идти лишь о новом совершении сделки с теми же субъектами и с тем же содержанием, однако новая сделка "не имеет ничего общего с прежней сделкой; между ними нет никакой юридической связи" <8>. Соответственно, если стороны желали достигнуть цели, которая преследовалась несуществующим или абсолютно недействительным договором, стороны должны были заключить новый договор без тех пороков, из-за которых предшествующий оказался ничтожным.
--------------------------------
<7> См.: Дождев Д.В. Римское частное право: Учебник для вузов. М., 1997. С. 126.
<8> Мейер Д.И. Указ. соч. Ч. 1. С. 208.

 

Итак, ничтожные (несуществующие и абсолютно ничтожные) сделки в соответствии с положениями классического учения о недействительности изначально не вызывали правового эффекта. Но существуют пороки, которые сами по себе не лишают сделку юридической силы. Такая сделка является действительной и вызывает именно те юридические последствия, на которые она была направлена. Но при этом определенные лица вправе оспорить сделку, что может привести к возврату сторон в первоначальное положение, к уничтожению правовых последствий сделки. Речь идет об оспоримых сделках, которые иногда именуют ничтожными в силу оспаривания. При этом данные сделки могли быть подтверждены (признаны) субъектом, имеющим право требовать признания их недействительными, вследствие чего они становились неопровержимыми. Само решение о признании оспоримой сделки недействительной является преобразовательным (конститутивным), поскольку суд аннулирует сделку и прекращает основанное на ней правоотношение. Если же требование о признании оспоримой сделки недействительной не предъявлено, то такая сделка так и остается действительной, т.е. сохраняет свою силу.
Таким образом, оспоримые сделки влекли правовые последствия с самого начала, но одна из сторон или третье заинтересованное лицо имели право ее оспорить; после оспаривания сделка уничтожается, т.е. восстанавливается прежнее состояние, как оно было до заключения сделки; право оспаривания теряется отречением, давностью, признанием сделки <9>.
--------------------------------
<9> См.: Барон Ю. Система римского гражданского права. Книга первая. Общее учение о правах в субъективном смысле. М., 1898. С. 147.

 

Принципиальное различие между ничтожностью и обратимостью сделки видели в том, что ничтожная сделка согласно классической доктрине не подлежит конвалидации, или "оздоровлению", "исцелению" (за некоторыми исключениями), в то же время обратимая сделка может быть впоследствии подкреплена или поправлена <10>. Следовательно, для абсолютно ничтожных сделок характерны три признака: возможность оспаривания любым лицом, невозможность исцеления, неприменение исковой давности.
--------------------------------
<10> См.: Санфилиппо Ч. Курс римского частного права. М., 2002. С. 81.

 

Таковым в основных чертах выступает классическое учение о ничтожности и оспоримости сделок. Отечественная цивилистика в целом придерживается классической доктрины, что находит яркое выражение в ст. 166 ГК РФ, где закреплено правило о недействительности ничтожной сделки независимо от признания ее таковой судом. Таким образом, реализуется правило классического учения о недействительности ничтожных сделок в силу закона, независимо от иска сторон или третьих лиц, т.е. недействительности, которая существует объективно и никак не связана с актом судебного признания. При этом предоставляется возможность предъявления исков о констатации ничтожности данных сделок <11>.
--------------------------------
<11> См.: абз. 1 п. 32 Постановления Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 1 июля 1996 г. N 6/8 "О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса РФ" // Вестник ВАС РФ. 1996. N 9. С. 13.

 

Представляется спорным утверждение классической доктрины и современного отечественного законодательства о недействительности ничтожной сделки как ее объективном качестве. Ничтожная сделка не должна рассматриваться как правовое "ничто", мертворожденный организм, не способный к существованию. Сделка до момента признания ее недействительной порождает, изменяет, прекращает имущественные отношения сторон, т.е. она создает определенные юридические последствия и они объективно ничем не отличаются от тех последствий, на которые она была направлена и которые наступили бы при действительности сделки. Признание такой сделки недействительной становится нецелесообразным, поскольку уничтожается основание для приобретения имущества, появляется неопределенность его правового состояния. Поэтому заключение о том, что ничтожные сделки всегда являются юридически безразличными для права явлениями, носит чисто теоретический характер. Данные сделки должны считаться правовым основанием для совершения действий по их исполнению, пока они не признаны недействительными в судебном порядке. Таким образом, недействительность правильнее рассматривать как форму лишения сделки юридической силы, установленную с целью охраны (защиты) нарушенных прав и интересов общества и его отдельных субъектов, т.е. как способ защиты права.
При этом за ничтожной сделкой должна признаваться возможность на санацию - устранение пороков, выступающих основанием ее недействительности. Весьма спорным представляется само утверждение традиционной доктрины о невозможности исправить пороки ничтожных сделок, поскольку гражданское законодательство должно, наоборот, поощрять субъектов устранять допущенные ими нарушения, а не создавать дополнительные препятствия и сложности для них.
В литературе отмечается, что недействительность ничтожных сделок установлена законом методом нормативного императива, тогда как объявление оспоримых сделок недействительными производится методом оспаривания их действительности <12>. Последнее суждение в определенной мере опровергается разъяснением, содержащимся в п. 32 Постановления Пленума ВС РФ и Пленума ВАС РФ от 1 июля 1996 г. N 6/8 "О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации", согласно которому допускается рассмотрение в суде исковых требований о признании недействительной ничтожной сделки по мотиву того, что ГК РФ не исключает возможности предъявления такого рода исков.
--------------------------------
<12> См.: Шахматов В.П. Виды несоответствия сделок требованиям норм права // Антология уральской цивилистики. 1925 - 1989: Сб. статей. М.: Статут, 2001. С. 344.

 

Полагаем, что возможность обращения в суд с самостоятельным требованием о признании недействительной ничтожной сделки должна быть непременно предоставлена участникам гражданского оборота в том числе и в случае, когда исполнение по такой сделке вовсе не было произведено. Возражение вызывает само положение классического учения и современного гражданского законодательства о возможности любого лица игнорировать ничтожную сделку, относиться к ней как к несуществующей вне зависимости от судебного решения о признании ее недействительной. Сделка до момента признания ее недействительной порождает то правоотношение, на установление которого она и была направлена. Соответственно если правоотношение возникает, то требуется предъявление иска и судебное решение, чтобы уничтожить это правоотношение.
В качестве обоснования необходимости искового требования о признании недействительной ничтожной сделки можно привести и такие доводы, как неочевидность обстоятельств, свидетельствующих о ничтожности сделки для участников сделки и иных лиц, предотвращение исполнения по данной сделке, определенность состояния участников сделки. Сами пороки сделок, обусловливающие их ничтожность, далеко не всегда очевидны и нуждаются в доказывании. Например, довольно трудно выявить мнимую и притворную сделку, сложно доказать противоречие сделки основам правопорядка и т.д. Полагаем, что обстоятельства, указывающие на ничтожность сделки, обязательно должны быть предметом судебного рассмотрения и именно суд должен квалифицированно решить вопрос о том, имеет ли сделка пороки, которые свидетельствуют о ее ничтожности. Иначе стороны сделки и иные заинтересованные лица могут пытаться представить ничтожной любую не устраивающую их сделку и на свой взгляд определить ее ничтожность даже при отсутствии на то законных оснований. Соответственно судебное признание недействительности ничтожных сделок также необходимо для предотвращения возможных злоупотреблений участников гражданского оборота, имеющих цель, например, недобросовестным образом отказаться от исполнения сделки со ссылкой на ее ничтожность.
Само деление сделок на ничтожные и оспоримые должно иметь значение лишь для определения круга лиц, обладающих правом заявлять требование о недействительности сделки. При ничтожности сделки право оспаривания предоставляется любому заинтересованному лицу, при оспоримости - только лицу, чей интерес нормой охраняется. При этом ничтожные сделки, равно как и оспоримые, должны признаваться недействительными исключительно в судебном порядке. Таким образом, основное различие между недействительными сделками следует проводить по признаку управомоченных на предъявление иска субъектов.
Сам термин "ничтожная сделка" представляется целесообразным заменить на "сделка с пороком состава", поскольку существующее название этих сделок - "ничтожные" ориентирует на то, что перед нами правовое "ничто", безразличное для права явление. Однако такая сделка до момента признания ее недействительной порождает, изменяет, прекращает имущественные отношения сторон, т.е. создает те юридические последствия, на которые она была направлена. Соответственно данные сделки выступают правовым основанием для совершения действий по их исполнению, пока они не признаны недействительными в судебном порядке. Но даже и после этого момента за недействительными сделками также признаются определенные правовые последствия (установленные законом для недействительных сделок). Таким образом, ничтожная сделка, несмотря на свое название, влечет определенные юридические последствия как до момента признания ее недействительной, так и после этого момента.
Основания недействительности сделок можно классифицировать на основании того, какое из условий действительности было нарушено. Данная классификация представляется обоснованной, поскольку дает ответ на вопрос, почему соответствующее юридическое действие является недействительной сделкой. Действительность сделки зависит от действительности образующих ее элементов. Поэтому недействительные сделки могут быть сгруппированы в зависимости от того, какой из элементов сделки оказался дефектным. Так, можно подразделить недействительные сделки на сделки с пороками субъектного состава, сделки с пороками воли, сделки с пороками формы и сделки с пороками содержания.
Содержание сделки как основание возникновения гражданских правоотношений представляет собой совокупность составляющих сделку условий. Для действительности сделки необходимо, чтобы содержание сделки соответствовало требованиям закона и иных правовых актов, в противном случае налицо порок содержания сделки.
Также нормы о недействительности сделок отражают точку зрения законодателя на соотношение таких элементов сделки, как воля и волеизъявление. Законодателем определятся, какое значение будет иметь воля (соответственно - волеизъявление) при решении вопроса о действительности сделок. Для действительности сделки имеет значение, соблюдена ли установленная законом форма совершения сделки. Необходимо отметить, что данная классификация имеет условный характер. Некоторые основания недействительности могут быть отнесены как к пороку в субъекте, так и к пороку воли.
М.В. Кротов указывает, что наряду с отдельными составами недействительных сделок закон формулирует общую норму, согласно которой недействительной является любая сделка, не соответствующая требованиям закона или иных правовых актов (ст. 168 ГК РФ). Роль такой общей нормы проявляется в случаях, когда совершается сделка, не имеющая пороков отдельных ее образующих элементов, но противоречащая по содержанию и своей направленности требованиям закона <13>. Далее ученый отмечает, что, следуя буквальному толкованию ст. 168 ГК, следует признать, что ею охватывается и дефектность элементов, образующих сделку. Норма, сформулированная в ст. 168 ГК РФ, фиксирует общее понятие недействительной сделки, однако при наличии специальной нормы, устанавливающей недействительность сделки в зависимости от дефектности отдельных ее элементов, применению подлежит специальная норма <14>.
--------------------------------
<13> См.: Гражданское право: Учебник / Под ред. А.П. Сергеева, Ю.К. Толстого. М., 2000. Т. 1. С. 256 (автор гл. 10 - М.В. Кротов).
<14> См.: Там же. С. 256.

 

Однако в ст. 168 ГК РФ речь идет именно о невыполнении сторонами сделки требований правовых актов, предъявляемых к ее содержанию, а не о любом нарушении. Нарушения формы сделки, несоблюдение требований, предъявляемых к участникам сделки, недопустимые пороки воли и волеизъявления рассматриваются в качестве самостоятельных оснований недействительности сделок <15>. Таким образом, указанное в ст. 168 ГК РФ основание недействительности сделок предполагает именно порок содержания сделки.
--------------------------------
<15> См.: Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части первой / Под ред. Т.Е. Абовой, А.Ю. Кабалкина. М.: Юрайт, 2004. С. 510.

 

Статья 168 ГК РФ указывает на общее основание недействительности сделок с пороком содержания, а ст. 169 и 170 ГК РФ содержат специальные составы недействительных сделок с пороком содержания. Сделки, совершаемые с целью, заведомо противной основам правопорядка и нравственности, представляют собой квалифицированный состав недействительной сделки, не соответствующей требованиям закона. К составу недействительной сделки с пороком содержания добавляется квалифицирующий субъективный момент - цель.

 

(Статья: Классификация составов недействительных сделок (Данилов И.А.) ("Нотариус", 2009, N 5))

 

 

ПОНЯТИЕ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ СДЕЛОК, ОБОСНОВАНИЕ РАЗЛИЧИЙ В ПРАВОВОЙ ПРИРОДЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫХ И НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНЫХ СДЕЛОК

 

И. ДАНИЛОВ

 

Данилов И., кандидат юридических наук.

В статье в результате анализа работ, посвященных недействительности сделок, сделан вывод об отсутствии единства взглядов на понятие и правовую природу недействительных сделок.
Недействительность, с точки зрения автора, представляет собой правовое понятие, которое предполагает, что закон не признает юридической силы за некоторыми действиями (актами) в случаях, если они имеют определенные недостатки с точки зрения права.
Анализируя правовые проблемы недействительности сделок, автор останавливается на спорном вопросе о том, является ли недействительная сделка вообще сделкой.
Вопросам недействительности сделок посвящено немало работ, анализ которых позволяет сделать вывод об отсутствии единства взглядов на понятие и правовую природу недействительных сделок.
Недействительность представляет собой правовое понятие, которое предполагает, что закон не признает юридической силы за некоторыми действиями (актами) в случаях, если они имеют определенные недостатки с точки зрения права. Анализируя правовые проблемы недействительности сделок, необходимо остановиться на спорном вопросе о том, является ли недействительная сделка вообще сделкой. Можно выделить два признака, предлагаемых довольно часто для обоснования различий в правовой природе действительных и недействительных сделок:
- правомерность (неправомерность) действий;
- способность их порождать те юридические последствия, на которые они направлены.
Д.В. Дождев отмечал, что недействительная сделка не вызывает желаемого ее сторонами правового результата. Ученый проводит разграничение сделок на определенные виды в зависимости от их способности порождать правовые последствия:
- "ничтожность сделки - сделка признается несуществующей;
- недействительность - сделка не производит ожидаемого эффекта, и требование кредитора лишено исковой защиты, однако исполнение по такой сделке не считается исполнением недолжного; при восполнении отсутствующих реквизитов в дальнейшем такая сделка может получить силу;
- обратимость - сделка действительна, но по требованию одной из сторон ее эффект может быть отменен;
- оспоримость - эффект, производимый сделкой, может быть блокирован решением суда по заявлению одной из сторон" <1>.
--------------------------------
<1> Дождев Д.В. Римское частное право: Учебник для вузов. М., 1997. С. 126.

 

Относительно недействительных сделок Д.В. Дождев указывает: "...важно, что тот эффект, который должно производить волеизъявление, не наступает" <2>.
--------------------------------
<2> Там же.

 

Д.Д. Гримм также утверждал об отсутствии у недействительных сделок способности вызывать предусмотренные ими правовые последствия: "...недействительной или ничтожной называется юридическая сделка, которая не приводит к тому объективному правовому результату, который при нормальных условиях связан со сделкой данного типа. Оспоримой называется сделка, которая сама по себе хотя и приводит к связанному со сделками ее типа правовому результату, но при которых этот результат по требованию той или другой стороны или третьего лица может быть опять уничтожен" <3>.
--------------------------------
<3> Гримм Д.Д. Лекции по догме римского права (по изданию 1916 г.). М., 2003. С. 171.

 

Многие дореволюционные цивилисты рассматривали ничтожность сделки как недействительность, которая имеет место в отношении всех лиц и не подлежит по общему правилу исправлению. К.П. Победоносцев пишет: "...что само по себе ничтожно, то ничтожно с самого начала, когда бы эта ничтожность ни обнаружилась" <4>. В.М. Хвостов утверждает, что ничтожная сделка не может получить силы <5>.
--------------------------------
<4> Победоносцев К.П. Курс гражданского права: В 3 т. Т. 3 / Под ред. В.А. Томсинова. М.: Зерцало, 2003 (Русское юридическое наследие). С. 29.
<5> Хвостов В.М. Система римского права: Учебник. М.: Спарк, 1996. С. 188.

 

Г.Ф. Шершеневич указывал, что "недействительная сделка не производит таких последствий, которых предполагалось достигнуть совершением ее" <6>. Н. Растеряев отмечал, что при недействительности сделок "некоторый, желаемый результат не происходит или если и происходит - не в желаемом объеме" <7>. Недействительность сделки является "недостатком сделки, неспособностью произвести определенный юридический эффект, вследствие чего сделку надо понимать как юридически неправильную, недействительную" <8>. О.А. Красавчиков пишет, что в результате недействительности сделки не наступают те юридические последствия, которые стороны желали вызвать своими действиями <9>.
--------------------------------
<6> Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права (по изданию 1907 г.). М.: Спарк, 1995. С. 127.
<7> Растеряев Н. Недействительность юридических сделок по русскому праву. СПб., 1901. С. 4.
<8> См.: Там же. С. 6.
<9> Красавчиков О.А. Пояснения к ст. 48 ГК // Гражданский кодекс РСФСР: Учебно-практ. пособие. Свердловск, 1965. С. 123.

 

Таким образом, недействительная сделка не влечет последствий, которые имели в виду стороны при ее совершении, при этом наступают последствия недействительности сделки. Можно ли на основании этого обстоятельства отказать недействительной сделке в статусе сделки? Считаем, что не имеется каких-либо обоснованных аргументов для признания необходимым признаком сделки того правового результата, на достижение которого она была направлена. Действующие правовые нормы не предусматривают оснований для включения в понятие "сделка" вызываемых ею правовых последствий, в том числе непосредственно тех, на достижение которых было направлено действие.
Согласно ст. 153 ГК РФ сделками являются действия граждан и юридических лиц, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей, т.е. основанием для признания конкретного действия сделкой выступает его направленность, а не правовой результат. Соответственно, в законе не указывается, что сделка должна вызывать именно те последствия, на которые была направлена воля сторон, главное, чтобы действие обладало определенной направленностью. Таким образом, понятие недействительности по своему определению прежде всего относится к юридическим последствиям, а не к самой сделке как к юридическому факту.
В соответствии с указанным в ст. 166 ГК РФ понятием недействительной сделки основное различие между действительной и недействительной сделками состоит в том, что действительная сделка вызывает результат, которого хотели достичь стороны, а недействительная сделка не порождает желаемый сторонами правовой результат (согласно ст. 167 ГК РФ недействительная сделка не влечет юридических последствий, за исключением тех, которые связаны с ее недействительностью, и недействительна с момента ее совершения).
Поскольку недействительные сделки имеют основополагающий волевой признак, необходимый для сделок, - направленность действий на возникновение правового результата (данный признак есть у всех недействительных сделок, кроме мнимых), то недействительные сделки следует считать именно сделками, а не иными правовыми явлениями <10>. При этом, как правильно указывал О.С. Иоффе, последствия совершения и исполнения недействительной сделки регламентируются не каким-то особым законодательством, а именно законодательством о сделках <11>.
--------------------------------
<10> Афонина Е.И., Ширвис Ю.В. Развитие института недействительности сделок // Вестник Федерального арбитражного суда Северо-Кавказского округа. 2005. N 5. С. 76.
<11> Иоффе О.С. Советское гражданское право. М., 1967. С. 305.

 

Данная позиция находит подтверждение в работах ряда ученых. Д.И. Мейер считал, что недействительная сделка "фактически" существует, и "если не наступают прямые последствия сделки - те последствия, которые влекла бы она за собой, будучи действительной, то отсюда не следует еще, что сделка лишена всякого юридического значения! Факт, что сделка совершена, все-таки существует и может влечь за собой другие юридические последствия" <12>.
--------------------------------
<12> Мейер Д.И. Русское гражданское право. Часть 1 (по изданию 1902 г.). М.: Статут, 1997. С. 204.

 

Ю.С. Гамбаров отмечал, что недействительные сделки являются сделками, поскольку "и вполне недействительные (ничтожные) сделки вызывают часто ответственность за убытки и уже поэтому не могут быть отнесены к фактам, не имеющим юридического бытия" <13>.
--------------------------------
<13> Гамбаров Ю.С. Курс гражданского права. Том I. Часть общая. СПб.: Типография М.М. Стасюлевича, 1911. С. 711.

 

И.Б. Новицкий признает за недействительной сделкой статус юридического факта, указывая: "...факт никак не может превратиться в "нефакт". Раз воля выражена и направлена на определенный результат, этот факт наступил и ненаступившим стать не может. Факт может быть безразличным с точки зрения права, но недействительным быть не может. Другое дело - те юридические последствия, которые с ним нормально связываются: они могут не наступить, и в этом последнем случае имеет место недействительная сделка. Таким образом, факт существования недействительной сделки не представляет собой какой-то логической бессмыслицы" <14>.
--------------------------------
<14> Новицкий И.Б. Сделки. Исковая давность. М.: Госюриздат, 1954. С. 67.

 

При недействительности сделки имеет место не отрицание самого юридического факта, а отрицание правом тех последствий, которые стремились достигнуть стороны. Соответственно, недействительная сделка должна считаться юридическим фактом и сделкой, поскольку она влечет определенные юридические последствия (предусмотренные законом для недействительных сделок). Само понятие недействительности относится к юридическим последствиям сделки, которые желали достигнуть стороны сделки, а не к сделке - юридическому факту.
С одной стороны, правовые последствия сделок наступают не потому, что этого желают стороны: частная воля определяет только желательные для нее предположения для достижения намеченного в данном случае практического результата, но не от нее зависит придать этим предположениям юридически обязательную силу; с другой стороны, объективное право не порождает никаких реальных последствий, а устанавливает только абстрактные критерии, на основании которых производится оценка силы и значения конкретных волевых актов, облеченных в форму сделки <15>.
--------------------------------
<15> Гримм Д.Д. Указ. соч. С. 136.

 

Любой договор при его исполнении вызывает определенные правовые последствия. В реальной жизни до момента, пока заинтересованное лицо не заявило о недействительности сделки, суд не применил последствия недействительности ничтожной сделки, она исполняется сторонами, т.е., как и действительная, она влечет возникновение, изменение и прекращение правоотношений. Получается, что сделка до момента признания ее недействительной вызывает правовые последствия, и они совершенно не отличаются от тех последствий, на которые она была направлена и которые наступили бы и при действительности сделки. Поэтому несостоятельным представляется утверждение о том, что ничтожные сделки всегда являются безразличным для права явлением. Данные сделки должны считаться правовым основанием для совершения действий по их исполнению, пока они не признаны недействительными в судебном порядке.
Соответственно, недействительность следует рассматривать как форму лишения сделки юридической силы, предусмотренную с целью защиты нарушенных прав и интересов общества и его отдельных субъектов, т.е. как способ защиты права <16>. Данный способ защиты гражданских прав указан в ст. 12 ГК РФ (признание оспоримой сделки недействительной и применение последствий недействительности оспоримой и ничтожной сделки).
--------------------------------
<16> Афонина Е.И., Ширвис Ю.В. Указ. соч. С. 76.

 

Перейдем к рассмотрению вопроса о том, является ли недействительная сделка неправомерным деянием. Правомерность сделки - этот элемент вызывает активную научную дискуссию уже несколько десятилетий. Поскольку сделка трактуется именно как правомерное действие, возникает проблема оценки недействительных сделок. В отечественной правовой литературе имеются разные мнения по данному вопросу. Одни ученые <17> полагают, что правомерность или неправомерность действия не выступает обязательным признаком сделки, а определяет лишь те или другие ее последствия.
--------------------------------
<17> См.: Генкин Д.М. Недействительность сделок, совершенных с целью, противной закону // Ученые записки ВИЮН. 1947. Вып. V. С. 50.

 

Другие авторы <18>, отмечая, что и действительные, и недействительные сделки являются сделками, правомерность действия считают признаком действительной сделки. Третьи авторы <19> указывают, что сделкой могут признаваться только правомерные действия, недействительные сделки не относятся к разряду сделок; при этом иногда делаются определенные уточнения.
--------------------------------
<18> См.: Шахматов В.П. Составы противоправных сделок и обусловленные ими последствия. Изд-во Томск. ун-та, 1967.
<19> См.: Агарков М.М. Избранные произведения. Понятие сделки по советскому гражданскому праву. М., 2002. С. 31; Толстой Ю.К. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. Изд-во ЛГУ, 1955. С. 141; Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право: Общие положения. М.: Статут, 2001. С. 190.

 

Д.М. Генкин по рассматриваемому вопросу занимал следующую позицию: "Могут указать, что признание ничтожных сделок за сделки (как вид юридических фактов) стирает общепринятое различие между сделками и неправомерными действиями - деликтами. Для сделки как юридического факта, в отличие от деликта, характерно наличие действия (воли), направленного на установление, изменение или прекращение гражданского правоотношения, тогда как при деликте лицо, его совершившее, вовсе не желает наступления тех или иных правовых последствий. То обстоятельство, что из факта заключения сделки могут вытекать не те юридические последствия, к достижению которых стремились стороны, или не положительные, а отрицательные последствия, не превращает сделку в деликт. Правомерность или неправомерность не является необходимым элементом сделки как юридического факта, а определяет лишь те или другие последствия сделки" <20>. Соответственно, Д.М. Генкин считал характер действий (правомерность или неправомерность) не конститутивным признаком сделки, а элементом, от которого зависит наступление ее правовых последствий.
--------------------------------
<20> Генкин Д.М. Недействительность сделок, совершенных с целью, противной закону // Ученые записки ВИЮН. 1947. Вып. V. С. 50.

 

Н.В. Рабинович видела в недействительной сделке природу и сделки (по содержанию, форме и направленности), и правонарушения (нарушает норму закона, установленный правопорядок). Автор указывает: "Недействительные сделки, несомненно, являются действиями неправомерными. Они потому и признаются недействительными, что противоречат нормам права. Именно неправомерность недействительной сделки обусловливает аннулирование сделки и определяет те последствия, которые влечет за собой объявление ее недействительной"<21>.
--------------------------------
<21> Рабинович Н.В. Недействительность сделок и ее последствия. Л.: Изд-во ЛГУ, 1960. С. 11.

 

Но далее она конкретизирует: "...из этого еще не следует, что она перестает быть сделкой, представляет собой деликт, точно так же как не перестает быть административным актом тот акт, который является незаконным, неправильным, как не перестает быть договором тот договор, который не исполняется" <22>.
--------------------------------
<22> Там же.

 

При этом Н.В. Рабинович предлагала считать недействительную сделку правонарушением особого порядка, одним из видов правонарушений в широком смысле этого слова, не тождественным тем противозаконным действиям, которые предусматривались в ст. ст. 403 - 415 ГК РСФСР 1922 г. (правонарушения в узком смысле). Автор выделяет отдельную категорию "неделиктных правонарушений", к которым наряду с недействительными сделками относит такие неправомерные (по ее мнению) действия, как неисполнение договора, неосновательное обогащение, причинение вреда, незаконное завладение чужим имуществом и т.д. Недействительные сделки, считает Н.В. Рабинович, также нарушают определенную норму права и должны влечь последствия, предусмотренные для любого неправомерного действия, а именно: к отмене их юридической силы, предотвращению наступления вызываемого ими правового эффекта или устранению уже наступившего результата, восстановлению положения, соответствующего закону <23>. Таким образом, Н.В. Рабинович недействительные сделки называла одновременно и сделками, и правонарушениями "особого порядка".
--------------------------------
<23> См.: Рабинович Н.В. Указ. соч. С. 12.

 

И.Б. Новицкий употреблял понятие "противоправная сделка", отмечая, что определенные правовые последствия она вызывает, но эти последствия иные, чем те, к которым стремились стороны. Ученый указывал, что четкое разграничение сделки и правовых последствий необходимо и для противоправной сделки, так как нельзя утверждать, что она вообще не влечет никаких юридических последствий: она не приводит к тем результатам, которые желали достигнуть стороны сделки, и вследствие ее исполнения для лиц, ее заключивших, наступают иные предусмотренные законом отрицательные последствия <24>. И.Б. Новицкий с определенной долей условности все же считал недействительную сделку сделкой.
--------------------------------
<24> См.: Новицкий И.Б. Сделки. Исковая давность. М., 1954. С. 65 - 67.

 

По мнению М.М. Агаркова, "волеизъявление, совершенное лицом, вполне лишенным дееспособности или же временно находящимся в таком состоянии, когда оно не может понимать значения своих действий, а также волеизъявление, которое по соглашению сторон совершено лишь для вида и без намерения породить юридические последствия, сами по себе взятые, являются действиями юридически безразличными. Они не являются неправомерными, так как не нарушают ни повелений, ни запретов закона. Но они не принадлежат и к числу правомерных юридических действий, так как их совершение не вызывает ни установления, ни изменения, ни прекращения правоотношений. То же следует сказать и по поводу сделок, недействительных вследствие несоблюдения требуемой законом формы. Совершенное в простой письменной форме завещание, не удостоверенное нотариальным порядком, именуется законом сделкой, но не является ни правонарушением, ни правомерным юридическим действием" <25>. Ученый отмечал, что "термин "сделка" должен быть сохранен лишь для обозначения действий, создающих тот правовой эффект, на который они были направлены" <26>.
--------------------------------
<25> Агарков М.М. Указ. соч. С. 31.
<26> Там же. С. 32.

 

В.А. Тархов пишет, что понятие недействительных сделок логически противоречиво, поскольку сделка - правомерное действие, а потому недействительным быть не может <27>. Мнение, в соответствии с которым под сделкой следует понимать только правомерные действия, а так называемые недействительные сделки собственно сделками не являются, обосновывали многие ученые. Разделяющие эту позицию приходят к выводу: недействительные сделки, по сути, являются правонарушениями.
--------------------------------
<27> Тархов В.А. Гражданское право: Учебник. Чебоксары, 1997. С. 223.

 

Ф.С. Хейфец выдвигает аргументы, в соответствии с которыми признание недействительных сделок сделками ведет к стиранию разницы между сделками и правонарушениями. Ученый отмечает, что правомерность действия - это обязательный элемент сделки, отличающий ее от правонарушения. Отсутствие в конкретной сделке элемента правомерности означает, что возникшее по форме как сделка действие на самом деле является не сделкой, а правонарушением. Отсутствие в системе гражданского права категории неделиктных правонарушений свидетельствует только о том, что она должна быть разработана. Нет никаких оснований относить недействительные сделки к институту сделок, т.е. к правомерным юридическим действиям, направленным на достижение определенного юридического результата, к которому стремились участники сделки. Далее автор подчеркивает, что именно по критерию правомерности сделка отграничивается от всех тех юридических действий, которые противоречат закону, хотя в ряде случаев внешне они и выглядят как сделки, а не как неправомерные действия <28>.
--------------------------------
<28> Хейфец Ф.С. Недействительность сделок по российскому гражданскому праву. М., 2001. С. 14 - 15.

 

И.В. Матвеев отмечает по рассматриваемому вопросу следующее: "Решения суда, связанные с признанием сделок недействительными и применением последствий недействительности сделок по отношению к их виновным контрагентам, есть возложение гражданско-правовой ответственности на них. Поскольку основанием гражданско-правовой ответственности является совершение гражданского правонарушения, то можно сделать вывод, что недействительные сделки в большинстве своем являются именно гражданскими проступками" <29>. Указывая на "большинство" случаев, автор тем самым признает, что в определенных случаях недействительные сделки не могут считаться правонарушениями.
--------------------------------
<29> Матвеев И.В. Правовая природа недействительных сделок. М., 2002. С. 44 - 45.

 

Далеко не все недействительные сделки являются неправомерными. Так, например, сделка, совершенная под влиянием заблуждения, не содержит ничего противозаконного. Стороны действуют добросовестно при заключении данной сделки. Одна из сторон заблуждается при определении предмета либо правовой природы сделки. Но данное обстоятельство не является неправомерным. Сделка, совершенная гражданином, находившимся в момент ее совершения в состоянии, когда он не был способен понимать значение своих действий или руководить ими, также не должна быть отнесена в разряд противозаконных.
При этом Н.Д. Шестакова делает следующий вывод: недействительны только сделки ничтожные либо те оспоримые, по которым существует соответствующее решение суда, - остальные действия, даже не соответствующие каким-либо положениям закона, являются сделками действительными <30>.
--------------------------------
<30> Шестакова Н.Д. Недействительность сделок. СПб.: Юридический центр "Пресс", 2001. С. 10 - 11.

 

Необходимо отметить, что ученые, обосновывающие признак правомерности сделки, подтверждение своей позиции находят в традиционной классификации юридических фактов, в соответствии с которой сделки относятся к правомерным действиям. Однако представляется неверным с точки зрения создания классификации юридических фактов проводить их деление одновременно по двум основаниям: волевому признаку, а затем - по признаку правомерности, поскольку данные признаки являются совершенно самостоятельными и в результате оценивают действия по различным основаниям.
Юридические факты следует делить по одному основанию - волевому признаку, и в этом случае оснований для признания правомерности основным признаком сделки не имеется. Более правильной представляется следующая классификация юридических фактов: факты делятся на действия (волевые) и события (неволевые); в свою очередь, действия делятся на сделки и поступки; сделки могут являться действительными и недействительными; поступки могут создавать правовой результат или являться правонарушениями.
Таким образом, признак неправомерности - это разнопорядковый, более низкий по отношению к направленности критерий, что позволяет в системе юридических фактов отнести недействительные сделки к классу сделок, а не правонарушений <31>.
--------------------------------
<31> Афонина Е.И., Ширвис Ю.В. Указ. соч. С. 74.

 

Подтверждение указанной позиции содержит и ст. 153 ГК РФ, из содержания которой следует, что сделками признаются действия граждан и юридических лиц, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей. Данное понятие не определяет ни характер действия (правомерное оно или нет), ни последствия. Не указывается, что сделкой считается правомерное действие, вызывающее правовые последствия, желаемые сторонами.
Следуя буквальному толкованию норм ГК РФ, можно прийти к выводу, что сделками выступают и действительные, и недействительные сделки, при этом основополагающим фактором для признания действий сделками является их направленность на возникновение, изменение, прекращение правоотношений. Действительные сделки вызывают правовые последствия, желаемые сторонами, а недействительные - те последствия, которые предписаны законом. Такая позиция полностью соответствует содержанию положений ГК РФ о сделках.

 

(Статья: Понятие недействительности сделок, обоснование различий в правовой природе действительных и недействительных сделок (Данилов И.) ("Арбитражный и гражданский процесс", 2009, N 8))

 

СУБЪЕКТ ТРЕБОВАНИЯ О ПРИЗНАНИИ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ НИЧТОЖНОЙ СДЕЛКИ И ПРИМЕНЕНИИ ПОСЛЕДСТВИЙ ЕЕ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

 

С.В. ПОТАПЕНКО, А.В. ЗАРУБИН

 

Потапенко С.В., доктор юридических наук, профессор, председатель Волгоградского областного суда.

Зарубин А.В., кандидат юридических наук, судья Абаканского городского суда Республики Хакасия.

В статье затрагивается вопрос субъекта требования о признании ничтожной сделки недействительной и применении последствий ее недействительности, приводится судебная практика.
Прежде чем непосредственно приступить к рассмотрению поставленного вопроса, хотелось бы обосновать возможность судебного признания недействительной сделки ничтожной, ведь закон не содержит такого способа защиты гражданских прав, следовательно, не может быть речи о том, кто может заявлять это требование. Действительно, согласно абз. 4 ст. 12 ГК РФ защита гражданских прав осуществляется путем признания оспоримой сделки недействительной и применения последствий ее недействительности, применения последствий недействительности ничтожной сделки. Вместе с тем, как указано в п. 32 Постановления Пленума Верховного Суда РФ N 6, Пленума ВАС РФ N 8 от 1 июля 1996 г. "О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации", ничтожная сделка является недействительной независимо от признания ее таковой судом (п. 1 ст. 166). Учитывая, что Кодекс не исключает возможность предъявления исков о признании недействительной ничтожной сделки, споры по таким требованиям подлежат разрешению судом в общем порядке по заявлению любого заинтересованного лица.
Итак, иск о признании недействительной ничтожной сделки может предъявить любое заинтересованное лицо. Это же лицо названо в абз. 2 п. 2 ст. 166 ГК РФ в качестве субъекта требования о применении последствий недействительности ничтожной сделки. При этом следует иметь в виду, что факт обращения в суд не может с достоверностью свидетельствовать о наличии заинтересованности лица. Заинтересованность в признании сделки и применении последствий ее недействительности должна быть не только провозглашена, но и доказана. Такая правовая позиция четко прослеживается в практике арбитражных судов (Постановление ФАС МО от 22 июня 2004 г. N КГ-А41/4835-04; Постановление ФАС МО от 18 марта 2004 г. N КГ-А40/1543-04-П и др.). Думается, правильно поступают также те суды общей юрисдикции, которые в порядке ст. 148 ГПК РФ определяют заинтересованность в оспаривании и применении последствий недействительности ничтожной сделки как одно из обстоятельств, имеющих значение для правильного разрешения дела.
Судебная практика не дает четкого ответа на вопрос о том, кем является заинтересованное лицо. Наиболее простым, но от этого не самым лучшим, является определение заинтересованного лица как лица, имеющего "юридически значимый интерес" в деле (Постановление ФАС Волго-Вятского округа от 14 декабря 2006 г. N А11-18394/2005-К1-13/763; Постановление ФАС СЗО от 19 мая 2006 г. по делу N А26-5353/2005-17; Постановление ФАС ЗСО от 25 апреля 2006 г. N Ф04-1714/2006(21623-А27-10) по делу N А27-17180/2003-2 и др.). Однако такое определение не просто малопригодно, оно логически неверно, так как определяет неизвестное через неизвестное: "заинтересованность" через "интерес". Справедливости ради отметим, что после процитированных из судебных актов мест дается определение "юридически значимого интереса", что на первый взгляд должно устранять логическую ошибку, но делается это опять через категорию интереса. Так, "юридически значимый интерес" признается за участниками сделками либо лицами, чьи права и законные интересы прямо нарушены оспариваемой сделкой.
Вместе с тем акцент именно на юридически значимом интересе не лишен смысла, так как в практике встречались дела, когда заинтересованность ошибочно обосновывалась экономическими потерями. В частности, по одному из дел суд пришел к выводу, что доводы истца (акционера общества) сводились только лишь к описанию неэффективности ведения производственно-экономической деятельности общества, что не могло служить основанием для удовлетворения заявленных требований о признании сделки недействительной, так как это не нарушало прав и законных интересов истца (Постановление ФАС СЗО от 28 апреля 2006 г. по делу N А05-12056/2005-23).
В большинстве случаев суды конкретизируют, что интерес в оспаривании сделки должен быть не просто юридическим, а материально-правовым, хотя в некоторых актах указывается и на процессуальный интерес тоже (Постановление ФАС СКО от 31 мая 2006 г. N Ф08-2302/2006 по делу N А63-122/2005-С1; Постановление ФАС УО от 14 сентября 2006 г. N Ф09-8063/06-С5).
Наиболее часто материально-правовой интерес признается за лицом, в чью правовую сферу эта сделка вносит неопределенность и может повлиять на его правовое положение (Постановление ФАС УО от 14 сентября 2006 г. N Ф09-8063/06-С5; Постановление ФАС ВСО от 25 мая 2006 г. N А74-5671/05-Ф02-2384/06-С2 по делу N А74-5671/05 и др.). Соответственно, лицо, требующее признания недействительности сделки и применения последствий ее недействительности в чужих интересах без правовых оснований к этому, не может быть признано заинтересованным. К примеру, по одному из дел истец оспаривал сделку купли-продажи права требования долга на том основании, что в результате ее заключения были нарушены права потенциальных покупателей, не знавших о возможности приобретения права требования долга со значительной скидкой от его первоначальной стоимости на комиссионных началах. Суд счел истца незаинтересованным лицом (Постановление ФАС УО от 31 января 2006 г. N Ф09-88/06-С6).
Таким образом, материально-правовой интерес в оспаривании сделки и применении последствий ее недействительности должен быть личным.
Определение субъекта оспаривания ничтожной сделки и применения ее последствий через категорию личного материально-правового интереса было бы весьма полезным, если бы имелось четкое определение этого самого "материально-правового интереса", но его найти не получилось. Наиболее приемлемое определение личного материально-правового интереса нам удалось найти в Постановлении ФАС СКО от 31 мая 2006 г. N Ф08-2302/2006 по делу N А63-122/2005-С1. В указанном акте говорится, что лицо считается имеющим материальный интерес в деле, если оно требует защиты своего субъективного права или охраняемого законом интереса, а предъявляемый иск является средством такой защиты. Субъектом, имеющим материально-правовой интерес в признании сделки ничтожной, следует считать любое лицо, в чью правовую сферу эта сделка вносит известную неопределенность и интерес которого состоит в ее устранении. Иными словами, это лицо, правовое положение которого претерпело бы те или иные изменения, если бы сделка на самом деле была действительной.
Аналогичные выводы можно встретить и в решениях судов общей юрисдикции. Так, рассматривая иск Б. к Д. о признании недействительной доверенности, выданной Д. на имя В., суд указал, что под лицом, чьи права или законные интересы нарушены сделкой, надо понимать лицо, имеющее материально-правовой интерес в признании сделки недействительной, то есть лицо, в чью правовую сферу эта сделка вносит неопределенность и интерес которого состоит в ее устранении. Из материалов дела видно, что суть оспариваемой сделки (доверенности) состоит в наделении Д. полномочиями В. по пользованию, управлению и распоряжению имуществом доверителя. Совершение этой сделки не повлияло на правовое положение Б.: не лишило ее права и не возложило на нее обязанность. Действительно, воспользовавшись полномочиями, основанными на доверенности, В. принял в дар от своего имени, а также имени Д. 2/6 доли в праве общей долевой собственности, ранее принадлежавших С., на квартиру, доля в праве на которую также принадлежала Б. Однако принятие дара не повлияло на правовое положение Б.: не лишило ее права и не возложило на нее обязанность. Таким образом, правовое положение Б. не претерпело никаких изменений от того, действительна или нет доверенность. Следовательно, Б. является ненадлежащим истцом. Также суд отметил, что доводы истца относительно ее интереса в заселении в спорную квартиру меньшего числа лиц касаются вопросов удобства, комфортности, не относятся к сфере права, а потому не могут послужить обоснованием наличия материально-правового интереса в оспаривании сделки (дело N 2-650/2009. Архив Абаканского городского суда).
Обозначенные выше позиции объединяет то, что суды, их занимающие, допускают существование интереса за тем, чье правовое состояние затрагивается существованием недействительной сделки, а применение последствий недействительности сделки, в том числе реституции, могло бы изменить это состояние, поэтому их обобщенно можно назвать "позицией условного характера интереса". Но есть и другая точка зрения, которую можно именовать "позицией безусловного характера интереса". Придерживающиеся ее суды признают наличие интереса только за субъектами, чьи права и законные интересы прямо и непосредственно восстанавливаются в результате применения последствий ничтожной сделки, в том числе реституции. Так, по некоторым делам суды сужали круг заинтересованных лиц до тех, чьи имущественные права и (или) охраняемые законом интересы будут непосредственно восстановлены в результате приведения сторон ничтожной сделки в первоначальное фактическое положение (Постановление ФАС СКО от 31 мая 2006 г. N Ф08-2387/2006 по делу N А20-7068/2005) в отличие от описанных выше случаев, когда заинтересованными признавались лица, "в чью правовую сферу эта сделка вносит известную неопределенность". Занимая такую позицию, суды не признавали заинтересованными лицами тех, чьи права, возможно, будут нарушены в будущем. Так, установив, что истец ссылался на возможное нарушение в будущем его права на неотделимые улучшения арендованного им недвижимого имущества, суд сделал вывод, что оспариваемые договоры, участником которых истец не являлся, не нарушали его прав (Постановление ФАС МО от 6 марта 2006 г. N КГ-А40/1411-06 по делу N А40-39121/05-43-387). По другому делу суд указал, что юридическая заинтересованность может признаваться за участниками сделки либо за лицами, чьи права и законные интересы прямо нарушены оспариваемой сделкой (Постановление ФАС ЗСО от 25 апреля 2006 г. N Ф04-1714/2006(21623-А27-10) по делу N А27-17180/2003-2). Еще по одному делу сделан вывод о том, что заинтересованным можно считать лишь лицо, чьи права действительно будут восстановлены в случае приведения сторон недействительной сделки в первоначальное положение" (Постановление ФАС СЗО от 29 июня 2006 г. N А42-7489/2005).
Наконец, существует мнение, согласно которому заинтересованность надо признавать только за сторонами сделки. В частности, по одному из дел суд указал, что достаточно ограниченным должен быть признан круг лиц, имеющих материально-правовой интерес в применении реституции как последствия недействительности ничтожной сделки. Такими лицами могут считаться только сами стороны ничтожной сделки и их правопреемники. Это связано с тем, что реституция восстанавливает первоначальное имущественное состояние именно этих субъектов, а не третьих лиц (Постановление ФАС СКО от 23 мая 2006 г. N Ф08-1700/2006 по делу N А22-568/2005/6-46).
Полагаем, что правы те суды, которые стоят на позиции условного характера интереса, то есть признают субъектами требования о признании недействительной ничтожной сделки и применении последствий ее недействительности тех, чье правовое состояние может быть затронуто применением последствий недействительности сделки, хотя непосредственно их имущественное состояние изменений не претерпевает. Иначе зачем законодатель ввел в диспозицию абз. 2 п. 2 ст. 166 ГК РФ такую оценочную категорию, как "заинтересованность"? Если бы была необходимость четкого указания на субъектов требования применения реституции как следствия ничтожной сделки, законодатель прямо указал бы их, как это сделано применительно к оспоримым сделкам. Кроме того, необходимо принимать во внимание, что нередко ничтожные сделки совершаются с целью воздействия на правовую сферу лица, не являющегося стороной этой сделки. В качестве примера здесь можно привести мнимые сделки, заключаемые с целью ухода от обращения взыскания на имущество. Поэтому признание их ничтожными и применение последствий ничтожности только сторонами сделало бы нормы о мнимых сделках мертвыми.
Вместе с тем считаем, что есть доля рационального и в позиции безусловного интереса. У нее можно было бы перенять отказ от признания заинтересованности за теми лицами, нарушение прав которых носит вероятностный характер. В итоге мы можем определить заинтересованность в оспаривании ничтожной сделки и применении последствий ее недействительности как состояние, при котором существование недействительной сделки лишает заинтересованное лицо права, возлагает на него обязанность либо создает препятствия в реализации права по сравнению с тем, как это было бы, если ничтожная сделка не существовала.
Надо отметить, что такая практика складывается фактически в некоторых судах общей юрисдикции и ее следует признать правильной. Так, по одному из исков о признании ничтожным договора дарения в силу мнимости истец - кредитная организация обосновала свою заинтересованность в оспаривании сделки тем, что даритель является должником кредитной организации и заключение договора дарения всего своего имущества дарителем-должником препятствует банку реализовать свое право на обращение взыскания на имущества должника. Суд признал истца надлежащим субъектом оспаривания сделки (дело N 2-390/2008. Архив Абаканского городского суда). Существует такой подход и в арбитражных судах. Правда, в обнаруженном нами деле арбитражный суд добавил, что заинтересованность кредитора появляется не во всяком случае, а лишь при невозможности должника исполнить обязательство: "...при представлении доказательств о невозможности исполнения обязательства за счет имущества должника кредитор при наличии фактических и правовых оснований может рассматриваться как заинтересованное лицо, имеющее право в силу ст. 166 ГК РФ требовать применения последствий недействительности ничтожной сделки, заключенной должником с третьим лицом, если она препятствует надлежащему выполнению обязательства" (Постановление ФАС СКО от 15 февраля 2006 г. N Ф08-254/2006 по делу N А32-34634/2005-47/872). По другому делу истец - один из наследников оспаривал договор купли-продажи, заключенный другим наследником, в отношении части наследственного имущества и просил применить последствия недействительности сделки. Суд также посчитал истца надлежащим субъектом требования (дело N 2-4227/2008. Архив Абаканского городского суда). Как можно заметить, ни в первом, ни во втором приведенном примере имущественное состояние истцов не претерпевало изменений в связи с признанием сделки ничтожной и применением последствий ее ничтожности, однако налицо было изменение в их правовом положении: первый истец приобретал возможность эффективно реализовать свое право на обращение взыскания; второй приобретал право претендовать на большее наследство, чем это было до оспаривания сделки и применения реституции.
При этом суды должны понимать, что заинтересованность не должна простираться бесконечно - истец должен доказать нарушение конкретных, уже существующих, а не вероятных прав. Кроме того, последствия для истца от признания сделки недействительной и применении последствий недействительности должны наступать непосредственно, с достоверностью и не зависеть от частной воли иных лиц. В качестве примера здесь можно привести дело, когда несоблюдение указанных выше условий привело к отказу в признании истца заинтересованным. Вот что указал по нему суд: "То обстоятельство, что истец мог приобрести недвижимое имущество, являвшееся предметом оспариваемой сделки, не является доказательством заинтересованности истца: признание сделки недействительной и применение последствий ее недействительности не являются гарантией того, что недвижимость обязательно была бы объектом продажи, поскольку такое решение зависит от воли собственника данного имущества" (Постановление ФАС МО от 22 июня 2004 г. N КГ-А41/4835-04).
Другой аспект рассматриваемого нами вопроса касается того, можно ли признать субъектом требования о признании недействительной ничтожной сделки и применении последствий ее недействительности лицо, обладающим публично-правовым интересом.
Согласно п. 1 ст. 2 ГК РФ гражданское законодательство регулирует договорные и иные обязательства, а также другие имущественные и личные неимущественные отношения, основанные на равенстве, автономии воли и имущественной самостоятельности участников. Поскольку признание сделки ничтожной и применение последствий ее ничтожности является способом защиты гражданских прав, то можно было бы предположить, что применение этих способов защиты должно применяться только участниками имущественных или личных неимущественных отношений. Кроме того, такие участники должны находиться в состоянии, при котором существование недействительной сделки лишало бы их права, возлагало обязанность либо создавало препятствия в реализации права по сравнению с тем, как это было бы, если ничтожная сделка не существовала.
Очевидно, что тот или иной государственной орган не может говорить о влиянии ничтожной сделки на его частноправовую сферу, если он позиционирует себя только как властный орган. Если же его частноправовая сфера все-таки затронута, он должен вступать в правоотношения по признанию сделки ничтожной и применению последствий именно как субъект частного, но не публичного права. В связи с этим весьма сомнительными представляются выводы о заинтересованности субъекта признания сделки ничтожной, основанные на выполнении им государственных функций. Так, по одному из дел суд указал, что отказ в иске Минфину о признании недействительным (ничтожным) договора со ссылкой на то, что иск предъявлен неуполномоченным лицом, неправомерен, так как, исходя из смысла абз. 2 п. 2 ст. 166 ГК, заявленное истцом требование может быть предъявлено любым заинтересованным лицом, каковым истец является в силу того, что средства от исполнения спорного договора поступают в доход федерального бюджета, а Минфин участвует в осуществлении контроля за поступлением доходов от находящегося в федеральной собственности имущества (Постановление ФАС МО от 3 марта 2004 г. N КГ-А40/1005-04).
Вместе с тем нельзя отбрасывать публичный элемент из гражданско-правовых отношений вовсе. Тем более, если это касается признания сделок недействительными и применения их последствий, ведь существуют сделки, недействительность которых вызвана скорее нарушением публичного, чем частного порядка. Например, сделки, совершенные с целью, противной основам правопорядка и нравственности (ст. 169 ГК РФ). Здесь вполне допустимо признавать надлежащим субъектом оспаривания орган государственной власти, осуществляющий контрольные и надзорные функции, безотносительно того, оказала ли сделка влияние на его частноправовую сферу.
Еще один вопрос, который вызывает затруднения на практике, касается того, является ли применение последствий недействительности ничтожной сделки, а также оценка сделки с точки зрения ничтожности правом или обязанностью суда.
В соответствии с абз. 2 п. 2 ст. 166 ГК РФ требование о применении последствий недействительности ничтожной сделки может быть предъявлено любым заинтересованным лицом. Суд вправе применить такие последствия по собственной инициативе. Буквальный смысл приведенной выше нормы в том, что суд вправе, но не обязан применять последствия ничтожности сделки, в том числе в виде реституции. Однако казалось бы недвусмысленное положение закона порождает некоторые трудности его применения на практике. Например, нам известны случаи, когда суд указывал на необходимость, а не просто возможность применения последствий недействительности сделки. Аналогичная проблема поднималась и в отношении оценки сделки как ничтожной: "Довод суда о том, что он не вправе давать оценку сделке, так как этот вопрос выходит за рамки его компетенции, несостоятелен, ибо ст. 166 ГК установлено, что ничтожная сделка недействительна независимо от признания ее таковой судом, и с учетом данной нормы закона суд должен был дать оценку сделке, заключенной лицом, правоспособность которого прекратилась задолго до совершения этой сделки" (Постановление ФАС МО от 29 апреля 2004 г. N КГ-А40/2098-04). Действительно, подобный довод можно обосновать. Например, тем, что суд как орган публичной власти не должен мириться с фактами нарушения закона, если таковые им выявлены. Однако теория права не должна подменять закон и суду следует четко руководствоваться положением абз. 2 п. 2 ст. 166 ГК РФ, согласно которому суд вправе, но не обязан применять последствия ничтожности сделки. То же самое по аналогии должно применяться к оценке сделки как ничтожной.
Более того, существует мнение, согласно которому суд не всегда может воспользоваться правом применить последствия ничтожности сделки, не говоря уже об обязанности. Так, по мнению авторов Концепции совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации полномочия суда по применению последствий ничтожной сделки по своей инициативе являются избыточными. Применение последствий недействительности сделки является субъективным правом заинтересованных лиц, которые свободны в их осуществлении. В связи с этим авторы Концепции полагают, что по общему правилу суд не вправе применять последствия ничтожной сделки по собственной инициативе. Кроме того, в Концепции указывается, что имеет смысл говорить о предоставлении суду права по собственной инициативе применять последствия недействительности ничтожной сделки лишь в тех случаях, когда при рассмотрении какого-либо другого спора ответчик или иной участник процесса в качестве возражения ссылается на ничтожность сделки, на которой основывает свои требования истец. Также в Концепции предлагается ограничить право суда по собственной инициативе применять последствия ничтожной сделки случаями, когда применение последствий недействительности ничтожной сделки необходимо для защиты публичных интересов, а лица, имеющие право на такой иск, уклоняются от его предъявления. В этом случае защита публичных интересов будет заключаться во взыскании в доход Российской Федерации всего полученного сторонами по сделке (в случаях, предусмотренных законом), а также в применении двусторонней реституции.
Рассмотрев возможность признания сделки ничтожной и применения последствий ее недействительности по инициативе суда, не можем не затронуть вопрос о том, вправе ли суд признать сделку ничтожной по другим основаниям, нежели заявлены истцом.
По правилу, установленному п. 3 ст. 196 ГПК РФ, суд принимает решение по заявленным истцом требованиям. Однако суд может выйти за пределы заявленных требований в случаях, предусмотренных федеральным законом. Надо полагать, что здесь имеется в виду выход как за основание, так и за предмет иска. Одним из законов, допускающих выход за пределы заявленных требований, можно считать ГК РФ, который в абз. 2 п. 2 ст. 166 ГК РФ указывает на возможность применения судом последствий недействительности ничтожной сделки по собственной инициативе. А если учесть, что ГК РФ не исключает возможности признания недействительности ничтожной сделки, то суд можно считать наделенным правом не только применять по собственной инициативе последствия недействительности ничтожной сделки, но и определять основание недействительности ничтожной сделки по своему усмотрению.
Надо сказать, что суды общей юрисдикции широко используют это положение и подобную практику можно признать допустимой, хотя и не вполне обоснованной с точки зрения принципа диспозитивности. Так, нам известны дела, когда суд выбирал "правильное" основание недействительности сделки из заявленных истцом, "корректировал" основание иска и другими способами использовал механизм, заложенный в абз. 2 п. 2 ст. 166 ГК РФ и п. 32 Постановления Пленума Верховного Суда РФ N 6, Пленума ВАС РФ N 8 от 1 июля 1996 г. "О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации". В частности, по одному из дел истец не ссылался на ст. 168 ГК РФ как на основание иска, полагая, что сделка недействительна в силу отсутствия указания на одно из существенных условий договора купли-продажи жилого дома - прав лица, сохраняющего право пользования жилым помещением (ст. 558 ГК РФ). В решении суд указал, что, действительно, в соответствии со ст. 558 ГК РФ существенным условием договора продажи жилого дома, квартиры, части жилого дома или квартиры, в которых проживают лица, сохраняющие в соответствии с законом право пользования этим жилым помещением после его приобретения покупателем, является перечень этих лиц с указанием их прав на пользование продаваемым жилым помещением. Однако несоблюдение этого условия не может влечь признание договора недействительным, так как предусмотрено специальное последствие - признание договора незаключенным (ст. ст. 432, 433 ГК РФ). Незаключенный договор не может быть признан недействительным. Таким образом, обоснование истцом недействительности договора ссылкой на отсутствие одного из существенных условий ошибочно и не соответствует требованиям закона. Вместе с тем суд указал, что не лишен права, предоставленного ему ст. 166 ГК РФ, признать недействительным спорный договор, выбрав основанием недействительности ст. ст. 168, 454 ГК РФ (дело N 2-4791/2008. Архив Абаканского городского суда).
Аналогична практика арбитражных судов. Например, по одному из дел, ссылаясь на п. 2 ст. 166 ГК РФ, суд указал, что, если при рассмотрении дела судом установлен факт совершения ничтожной сделки, он может применить последствия ее недействительности по собственной инициативе независимо от того, было ли заявлено соответствующее требование. Иначе говоря, суд вправе признать совершенную сделку ничтожной и применить последствия ее недействительности и по другим основаниям, нежели заявлено истцом, если установит наличие соответствующих обстоятельств, свидетельствующих о ничтожности этой сделки (Постановление ФАС СЗО от 10 апреля 2006 г. по делу N А56-24225/2005).
В завершение статьи хотелось бы остановиться на таком специфическом субъекте требований, как прокурор, и его правах относительно признания недействительной ничтожной сделки и применения последствий ее недействительности.
В соответствии со ст. 52 АПК РФ прокурор вправе обратиться в арбитражный суд с иском о признании недействительными сделок, совершенных органами государственной власти Российской Федерации, органами государственной власти субъектов Российской Федерации, органами местного самоуправления, государственными и муниципальными унитарными предприятиями, государственными учреждениями, а также юридическими лицами, в уставном капитале (фонде) которых есть доля участия Российской Федерации, доля участия субъектов Российской Федерации, доля участия муниципальных образований; с иском о применении последствий недействительности ничтожной сделки, совершенной органами государственной власти Российской Федерации, органами государственной власти субъектов Российской Федерации, органами местного самоуправления, государственными и муниципальными унитарными предприятиями, государственными учреждениями, а также юридическими лицами, в уставном капитале (фонде) которых есть доля участия Российской Федерации, доля участия субъектов Российской Федерации, доля участия муниципальных образований. Причем на практике это положение толкуется немного шире, допуская оспаривание и требование о применении последствий в отношении сделок, заключенных субъектами с опосредованным участием в их уставном капитале государства или муниципальных образований. Так, по одному из дел арбитражный суд указал, что согласно АПК РФ прокурор вправе обратиться в арбитражный суд с иском о применении последствий недействительности ничтожной сделки, совершенной в том числе юридическими лицами, в уставном капитале которых есть доля участия РФ, субъектов РФ или муниципальных образований. Поскольку указанная норма не содержит ограничений формы участия РФ, субъекта РФ и муниципального образования в уставном капитале юридического лица, то такое участие может быть выражено как в виде непосредственного владения акциями (долями), так и через принадлежность соответствующих акций (долей) государственным и муниципальным предприятиям и учреждениям или акционерным обществам, участниками которых являются государство или муниципальное образование (Постановление ФАС МО от 5 февраля 2004 г. N КГ-А41/130-04).
ГПК РФ так подробно участие прокурора в делах о признании сделки недействительной и применении последствий ее недействительности не регламентирует и закрепляет более общее положение, согласно которому прокурор вправе обратиться в суд с заявлением в защиту прав, свобод и законных интересов граждан, неопределенного круга лиц или интересов Российской Федерации, субъектов Российской Федерации, муниципальных образований (ч. 1 ст. 45 ГПК РФ). Этого указания достаточно, чтобы считать прокурора надлежащим истцом во всех тех же случаях, что указаны в ст. 52 АПК РФ.
Кроме того, необходимо иметь в виду, что ГПК РФ содержит некоторые специфические нормы, позволяющие прокурору подавать заявления, в том числе о признании недействительной ничтожной сделки и применении последствий ее недействительности в защиту прав, свобод и законных интересов гражданина, если тот по состоянию здоровья, возрасту, недееспособности и другим уважительным причинам не может сам обратиться в суд. При этом необходимо иметь в виду, что указанное ограничение не распространяется на заявления прокурора, основанием для которых являются некоторые обращения к нему граждан, в том числе обращения, связанные с обеспечением права на жилище в государственном и муниципальном жилищных фондах.
Таким образом, если прокурор требует в суде признания недействительной ничтожной сделки и применения последствий ее недействительности, выступая в защиту прав, свобод и законных интересов гражданина, суду необходимо исследовать, способен ли сам гражданин обратиться в суд. Если же прокурор требует признания недействительной ничтожной сделки и применения последствий ее недействительности, в результате чего гражданин приобретает право пользования жилым помещением в домах государственного и муниципального жилищного фонда, возможность самостоятельного обращения в суд не должна исследоваться.

 

(Статья: Субъект требования о признании недействительной ничтожной сделки и применении последствий ее недействительности (Потапенко С.В., Зарубин А.В.) ("Российская юстиция", 2009, N 10))

 

Недействительность сделок

 

Статья 166. Оспоримые и ничтожные сделки

 

Комментарий к статье 166

1. Комментируемая статья закрепляет деление недействительных сделок на оспоримые и ничтожные, которое раньше проводилось лишь в доктрине гражданского права. Обоснованность и оправданность данного деления и в прежние годы, и сейчас ставится многими учеными под сомнение, однако с позицией законодателя приходится считаться.
В качестве критериев, по которым проводится различие между оспоримыми и ничтожными сделками, в комментируемой статье названы:
а) порядок признания соответствующей сделки недействительной (п. 1 ст. 166);
б) круг лиц, которые могут заявлять о недействительности сделки (п. 2 ст. 166). Оба названных критерия носят формальный характер и свидетельствуют о том, что, в сущности, любая недействительная сделка по воле законодателя может быть отнесена либо к оспоримым, либо к ничтожным сделкам.
2. Согласно п. 1 ст. 166 оспоримой считается такая недействительная сделка, которая может быть признана таковой судом. Иными словами, оспоримая сделка порождает те правовые последствия, на которые она была направлена, но они могут быть аннулированы в случае, если суд признает сделку недействительной. Если же обращения в суд не последует либо будет пропущен установленный законом срок для ее оспаривания, сделка считается действительной, несмотря на наличие в ней соответствующих дефектов.
3. Оспоримыми считаются лишь те сделки, которые признаны таковыми законом (см. ст. 168 ГК и коммент. к ней). Однако в законе ни одна из сделок прямо не названа оспоримой (в отличие от прямого указания на ничтожность некоторых сделок - см., например, ст. ст. 22, 144, п. 1 ст. ст. 165, 169, 170 и др. ГК). Поэтому внешними показателями оспоримости сделки служат содержащиеся в конкретных нормах закона прямые или косвенные указания на судебный порядок признания ее недействительной ("может быть признана недействительной судом", "в судебном порядке", "по иску собственника, акционера, прокурора и т.п. ").
4. В отличие от оспоримой ничтожная сделка недействительна сама по себе, безотносительно к признанию ее таковой судом. Иными словами, ничтожная сделка не порождает свойственных действительной сделке правовых последствий и не требует подтверждения своей недействительности судом. Поэтому ничтожные сделки, которые нередко называют абсолютно недействительными, могут просто не исполняться сторонами без каких-либо следующих за этим отрицательных последствий.
В основе такого подхода лежит, видимо, посылка, что недействительность ничтожных сделок настолько очевидна, что не нуждается в особом доказывании. В самом деле, в ряде случаев дефект сделки, причем, как правило, неустранимый, лежит на поверхности. Таковы, в частности, сделки, заключенные недееспособными лицами, сделки с пороками формы, сделки, прямо нарушающие установленные законом запреты, и т.п.
Однако так бывает далеко не всегда. Ничтожность сделок во многих случаях требует весомых доказательств и может быть установлена лишь судом. Не случайно в Постановлении ВС и ВАС N 6/8 подчеркивается, что ГК не исключает возможность предъявления исков о признании недействительной ничтожной сделки в течение сроков, установленных п. 1 ст. 181 ГК. При удовлетворении иска в мотивировочной части решения суда должно быть указано, что сделка является ничтожной (п. 32).
Сказанное позволяет заключить, что порядок признания сделок недействительными не может служить надежным критерием подразделения их на оспоримые и ничтожные. К тому же иногда в конкретных статьях закона говорится лишь о недействительности сделок, но не указывается на то, к оспоримым или к ничтожным относится та или иная сделка (см., например, ст. ст. 331, 362, п. 2 ст. 930 и др. ГК).
5. Указание п. 1 ст. 166 на судебный порядок признания оспоримой сделки недействительной создает ошибочное впечатление того, что данный порядок является единственно возможным, т.е. что только суд может признать оспоримую сделку недействительной. В действительности ни материальное, ни процессуальное законодательство не содержат никаких препятствий для признания как ничтожной, так и оспоримой сделки недействительной соглашением самих сторон.
На первый взгляд, данный вопрос не имеет практического значения, поскольку стороны в любой момент могут договориться о расторжении договора. Однако в ряде случаев правовые последствия расторжения договора не равнозначны последствиям его аннулирования. Что касается односторонних сделок, то отказ от них в ряде случаев вообще невозможен или рассматривается в качестве правонарушения, в то время как признание их недействительными ничем лицу, совершившему сделку, не грозит.
6. В соответствии с п. 1 ст. 166 основания недействительности как оспоримых, так и ничтожных сделок устанавливаются ГК. Указанное положение едва ли следует понимать так, что ГК устанавливается исчерпывающий перечень оснований для признания сделок недействительными, как это иногда утверждается в литературе (см., например: Научно-практический комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая / Под ред. В.П. Мозолина, М.Н. Малеиной. М., 2004. С. 378 (автор коммент. - А.М. Эрделевский)). Данный вывод опровергается ст. 168 ГК, согласно которой ничтожной считается любая противоречащая требованиям закона или иных правовых актов сделка, если только закон не устанавливает, что такая сделка оспорима или не предусматривает иных последствий нарушения.
Независимо от трактовки данной статьи важно, что действительность многих сделок должна оцениваться с позиций их соответствия требованиям не только ГК, но и других законов и иных правовых актов.
7. Вторым критерием разграничения оспоримых и ничтожных сделок является круг лиц, которые могут заявлять о недействительности сделки. Применительно к оспоримым сделкам это могут делать лишь указанные в законе лица; требование же о применении последствий недействительности ничтожной сделки может быть предъявлено любым лицом, интересы которого затрагиваются данной сделкой; кроме того, суд может применить такие последствия по собственной инициативе.
На первый взгляд, данный критерий позволяет более четко, чем порядок признания сделок недействительными, разграничить оспоримые и ничтожные сделки. Однако при ближайшем рассмотрении и он оказывается недостаточным. Во-первых, в ряде случаев, когда дело касается явно оспоримых сделок, закон не указывает, кем могут заявляться требования о признании их недействительными.
Во-вторых, в п. 2 ст. 166 названы уполномоченные лица в отношении лишь двух требований, а именно: о признании оспоримой сделки недействительной и о применении последствий недействительности ничтожной сделки. Между тем помимо них могут заявляться также требования о применении последствий недействительности оспоримой сделки и о признании недействительной ничтожной сделки. Заявлять два последних требования могут, очевидно, любые заинтересованные лица.
Таким образом, подразделение недействительных сделок на оспоримые и ничтожные исходя из круга лиц, управомоченных заявлять соответствующие требования, оказывается тоже нечетким. Кроме того, очевидно, что данный признак лежит не в основе рассматриваемого деления, а скорее является его следствием.
Такой же характер носят и другие различия, существующие между оспоримыми и ничтожными сделками. К ним относятся: а) разные сроки исковой давности, установленные для признания оспоримых сделок недействительными и применения последствий недействительности ничтожных сделок (ст. 181 ГК); б) возможность прекращения действия оспоримых сделок на будущее время (п. 3 ст. 167 ГК), что не допускается в отношении ничтожных сделок.
8. Применение судом последствий недействительности ничтожной сделки в соответствии с комментируемой статьей является правом, но не обязанностью суда. По смыслу закона таким правом суд должен пользоваться тогда, когда дело касается сделок, противоречащих общественным интересам, основам правопорядка и нравственности, а также тогда, когда в этом нуждаются интересы защиты слабой стороны в сделке.
9. Недействительные сделки следует отличать от сделок несостоявшихся. Хотя понятие "несостоявшаяся сделка" в ГК отсутствует, в доктрине гражданского права оно выделяется большинством ученых. В последние годы оно широко встречается в практике, особенно в практике арбитражных судов.
К числу несостоявшихся обычно относят сделки, по которым вообще не достигнуто соглашение сторон (сделка стороной не подписана, оферта не акцептована в надлежащем порядке и т.п.), не согласовано хотя бы одно существенное условие, отсутствует государственная регистрация и др. В этих и подобных случаях должно заявляться о признании сделки несостоявшейся (незаключенной), а не недействительной. Ликвидация последствий исполнения несостоявшейся сделки производится, в основном, на базе норм о неосновательном обогащении, а при наличии ряда дополнительных условий - на основании норм о деликтной ответственности.

 

(ст. 166, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 167. Общие положения о последствиях недействительности сделки

 

Комментарий к статье 167

1. Комментируемая статья закрепляет общие правовые последствия недействительных сделок, которые сводятся к следующему. Прежде всего, данная статья раскрывает сущность недействительной сделки как действия, которое не порождает тех правовых последствий, на которые оно было направлено. В п. 1 ст. 167 прямо указывается на то, что недействительная сделка влечет лишь те правовые последствия, которые связаны с ее недействительностью.
Данное положение имеет, однако, отдельные исключения. Так, согласно п. 2 ст. 165 ГК суд может признать действительной сделку, не облеченную в требуемую законом нотариальную форму; в соответствии с п. 2 ст. 172 ГК судом может быть признана действительной сделка малолетнего, совершенная к его выгоде, и т.д.
2. Далее, по общему правилу недействительная сделка является таковой с момента ее совершения (п. 1 ст. 167). Это положение, вполне естественное для ничтожных сделок, принципиально для сделок оспоримых. Последние не порождают последствий, на которые они были направлены, с самого начала, а не с момента вступления в силу судебного решения о признании их недействительными, которое действует с обратной силой.
Данное правило знает исключение, которое предусмотрено п. 3 ст. 167. В ряде случаев, исходя из характера оспоримой сделки, она может быть прекращена лишь на будущее время. Так, если предметом сделки было оказание услуг или предоставление имущества во временное пользование, возвращение сторон в первоначальное положение при частичном исполнении сделки оказывается невозможным, поскольку соответствующая услуга уже потреблена, а из имущества в процессе его использования извлечены полезные свойства. В этом случае суд, признавая сделку недействительной, прекращает ее действие на будущее время. Это означает, что к отношениям сторон, имевшим место до вступления в силу решения суда, применяются условия той сделки, которая признана судом недействительной.
Указанное исключение распространяется лишь на оспоримые сделки. Если аналогичная ситуация возникает применительно к ничтожным сделкам, отношения сторон регулируются в основном правилами о неосновательном обогащении.
Признание сделки недействительной следует отличать от расторжения и отмены сделки, при которых права и обязанности сторон по общему правилу прекращаются лишь на будущее время.
3. Правила комментируемой статьи распространяются как на оспоримые, так и на ничтожные сделки. Различный порядок признания их недействительными не оказывает никакого влияния на последствия их недействительности. Иными словами, после признания оспоримой сделки недействительной она ничем не отличается от ничтожной сделки.
Из этого правила также есть отдельные исключения. Об одном из них, а именно о возможности прекращения оспоримой сделки лишь на будущее время (п. 3 ст. 167), уже говорилось в п. 2. Наряду с ним имеются и более частные различия в последствиях недействительности отдельных оспоримых и ничтожных сделок. Так, только в оспоримых сделках возможны односторонняя реституция (ст. 179 ГК), а также возмещение вреда, причиненного одной стороной сделки другой (ст. ст. 178, 179 ГК).
4. В качестве общего последствия недействительности сделки выступает двусторонняя реституция - возврат сторонами всего полученного по сделке друг другу. Согласно п. 2 ст. 167 взаимная реституция наступает во всех случаях, если только законом не установлены иные последствия недействительности сделки.
По своей юридической природе двусторонняя реституция - особая санкция, в которой выражено отрицательное отношение государства к сделке, не соответствующей тем или иным требованиям закона. Однако эта санкция не относится к мерам гражданско-правовой ответственности, а значит, не требует для своего применения установления вины сторон и иных условий гражданско-правовой ответственности.
В силу своей природы реституция применяется лишь тогда, когда сделка хотя бы частично исполнена сторонами. Если же стороны к исполнению сделки еще не приступили, дело ограничивается констатацией ее недействительности, что следует расценивать в качестве запрета на ее исполнение.
5. В случаях, когда возврат полученного по сделке в натуре невозможен (например, переданное по сделке имущество потреблено, работа выполнена, услуга оказана и т.п.), стороны обязаны возместить полученное в деньгах. Данное правило применимо далеко не всегда, поскольку потребление соответствующего блага нередко делает бессмысленным возврат его стоимости в ответ на получение уплаченной за него цены. Тем не менее указанное правило полезно, поскольку, во-первых, пригодно для большинства ситуаций и, во-вторых, свидетельствует о последовательном подходе законодателя к последствиям недействительности сделок.
Стоимость полученного определяется по соглашению сторон, а в случае возникновения спора устанавливается на основании правил, закрепленных п. 3 ст. 393 ГК, которые могут быть применены по аналогии закона.
6. Двусторонняя реституция, а при невозможности возвратить полученное в натуре - замена его денежным эквивалентом применяются, если иные последствия недействительности сделки не предусмотрены законом. Под "иными последствиями, предусмотренными законом", понимаются последствия двоякого рода.
Во-первых, это последствия, наступающие вместо двусторонней реституции. К ним относятся возврат переданного по сделке лишь одной стороне (односторонняя реституция), взыскание всего полученного по сделке в доход РФ (отсутствие реституции), признание сделки действительной (п. 2 ст. 165, п. 2 ст. 172 ГК) и невозможность истребования вещи у добросовестного приобретателя при наличии условий, предусмотренных ст. 302 ГК.
Во-вторых, это последствия, которые могут наступить наряду с двусторонней реституцией и носящие по отношению к ней вспомогательный характер. Ими являются:
а) производство расчетов, связанных как с доходами, извлеченными из имущества в период его нахождения у другой стороны, так и с затратами на содержание имущества, а также на его улучшение. Хотя указанный аспект отношений сторон комментируемой статьи, как и вообще правилами гл. 9 ГК, не урегулирован, к нему по прямому указанию ст. 1103 ГК приложимы правила о возврате неосновательного обогащения. Поэтому правовой базой для производства расчетов между сторонами недействительной сделки служат ст. ст. 1107, 1108 ГК;
б) взыскание убытков в виде реального ущерба, которые сторона, считающаяся потерпевшей, понесла по вине другой стороны в связи с признанием сделки недействительной (п. 1 ст. 171, п. 1 ст. 172, п. 2 ст. 178, п. 2 ст. 179, п. 3 ст. 951 ГК). По своей правовой природе данное требование носит деликтный характер.

 

(ст. 167, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 168. Недействительность сделки, не соответствующей закону или иным правовым актам

 

Комментарий к статье 168

1. Комментируемая статья занимает в гл. 9 ГК особое место, поскольку, во-первых, указывает на недействительность любой сделки, не соответствующей требованиям закона или иного правового акта, и, во-вторых, закрепляет презумпцию ничтожности недействительной сделки. Оба решения имеют большое теоретическое и практическое значение, но оцениваются в литературе по-разному.
2. Что касается первого из названных решений, то, по мнению большинства ученых, комментируемая статья устанавливает общее основание для всех недействительных сделок. В самом деле, любая сделка признается недействительной потому, что она не соответствует тем или иным требованиям закона. Однако наиболее типичные нарушения закона выделены в качестве специальных оснований недействительности сделок. При наличии соответствующих нарушений нормы закона, закрепляющие эти основания, подлежат приоритетному применению. Если же специальной нормы нет, то независимо от характера нарушения должна применяться общая норма, закрепленная ст. 168. Существование общей нормы такого рода оправдано еще и потому, что в законе невозможно оговорить последствия всех нарушений, которые могут быть допущены при совершении сделок.
Такому подходу противостоит попытка придать правилу ст. 168 ГК более узкий характер и свести его к незаконности содержания сделки (см., например: Комментарий к Гражданскому кодексу РФ, части первой / Под ред. Т.Е. Абовой и А.Ю. Кабалкина. М., 2002. С. 426 и др.). Иными словами, критерием недействительности сделки, признанной таковой на основании ст. 168, выступает несоответствие условий сделки требованиям правового акта.
Данная позиция представляется малоубедительной, поскольку не находит какого-либо подтверждения в законе. Кроме того, ее можно было бы принять лишь при условии, если бы в законе были оговорены последствия всех иных дефектов сделки, кроме несоответствия ее содержания требованиям закона. Этого, однако, не наблюдается, если, конечно, оставаться в рамках традиционной трактовки понятия "содержание сделки". Например, ГК не определяет в специальных статьях последствия таких нарушений, как совершение сделки с нарушением установленного законом порядка; участие в сделке лица, которому это запрещено законом; отсутствие согласия на совершение сделки управомоченного лица, не являющегося, однако, стороной сделки; использование при исполнении сделки незаконных средств платежа и т.д. При всех этих и подобных им нарушениях, которые не относятся к содержанию сделки, сделка признается недействительной на основании ст. 168. Наконец, именно такой широкой трактовки ст. 168 придерживается судебная практика.
3. Понятие "требования закона или иных правовых актов" не следует сводить к требованиям, содержащимся в федеральных законах, указах Президента РФ и постановлениях Правительства РФ (ст. 3 ГК). По смыслу комментируемой статьи данным понятием охватываются любые требования действующего законодательства, в том числе содержащиеся в законах субъектов РФ, нормативных актах федеральных министерств и ведомств и т.д.
При этом вовсе не обязательно, чтобы в соответствующих нормативных актах содержались прямые указания на недействительность сделок, заключенных с нарушением установленных этими актами требований. Вопрос о том, влечет ли нарушение соответствующих требований недействительность сделки, решается с учетом ряда дополнительных обстоятельств, в частности характера и степени серьезности нарушения.
Как правило, сделка признается несоответствующей закону или иному правовому акту тогда, когда при ее совершении нарушено какое-либо конкретное требование, предусмотренное тем или иным актом. Иными словами, признавая сделку недействительной на основании ст. 168, суд должен указать, какая норма закона была нарушена при совершении сделки. Не исключается, однако, признание сделки недействительной по данной статье и тогда, когда сделка не соответствует общим началам (принципам) и смыслу гражданского законодательства. Например, недействительной будет сделка, регулирующая исключительно личные неимущественные отношения между мужчиной и женщиной, поскольку эти отношения не входят в предмет гражданско-правового регулирования.
4. К закрепленной ст. 168 презумпции ничтожности недействительной сделки отношение в литературе столь же неоднозначно: по мнению одних, эта презумпция является естественной и единственно возможной; другие же полагают, что более обоснованным было признание всех недействительных сделок оспоримыми, если только закон прямо не относит их к числу ничтожных.
Хотя более предпочтительным представляется именно второй подход, позиция законодателя по данному вопросу выражена достаточно определенно: если закон не устанавливает, что недействительная сделка оспорима или не предусматривает иных последствий нарушения, такая сделка является ничтожной. Из этого следует, что данная сделка может не исполняться ее участниками, а также игнорироваться третьими лицами.
Однако необходимо учитывать, что действующее законодательство не обязывает участников сделки доказывать ее законность, а, напротив, скорее исходит из предположения соответствия сделки требованиям закона, пока не доказано иное. Кроме того, вопрос о том, соответствует сделка требованиям закона или нет, далеко не всегда однозначен и очевиден. Поэтому нередко о ничтожности сделки можно говорить лишь тогда, когда такой вывод будет сделан судом.
5. Под иными последствиями нарушения закона при совершении сделки, о которых упоминается в комментируемой статье, понимаются самые различные последствия, отличные от ничтожности или оспоримости сделки, которые прямо установлены законом. К ним, в частности, относятся общие последствия несоблюдения простой письменной формы сделки в виде невозможности ссылки на свидетельские показания в подтверждение сделки и ее условий (ст. 162 ГК); признание действительной ничтожной сделки, в частности сделки, не облеченной в требуемую законом нотариальную форму (п. 2 ст. 165 ГК) или совершенной к выгоде малолетнего (п. 2 ст. 172 ГК); возникновение права собственности добросовестного приобретателя на имущество, приобретенное им на возмездных началах у неуправомоченного отчуждателя в случае выбытия имущества из обладания собственника по его воле (ст. 302 ГК), и др.

 

(ст. 168, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 169. Недействительность сделки, совершенной с целью, противной основам правопорядка и нравственности

 

Комментарий к статье 169

1. Комментируемая статья касается так называемых антисоциальных сделок - особой категории недействительных сделок, совершение которых признается одним из наиболее грубых гражданско-правовых нарушений и может повлечь за собой в общем-то несвойственные гражданскому праву конфискационные последствия.
В судебной практике ст. 169, как и ее предшественница, ст. 49 ГК 1964 г., применяется сравнительно редко. Причинами тому служат, в частности, такие обстоятельства, как: а) существовавшая до декабря 2003 г. возможность конфискации незаконно полученного как санкции за совершение преступления или административного правонарушения, в качестве каковых нередко квалифицируются сделки, подпадающие под действие ст. 169; б) трудность доказывания условий, необходимых для применения ст. 169; в) относительная неопределенность понятия "основы правопорядка и нравственности"; г) осторожный подход судей к применению ст. 169 ввиду жесткости предусмотренных ею последствий недействительности сделки и др.
Немаловажное влияние на применение ст. 169 оказывают также происходящие в стране социально-экономические преобразования, которые приводят к достаточно резкому смещению ориентиров и переосмыслению многих ценностей. В силу этого сейчас едва ли можно говорить о каких-то устоявшихся теоретических взглядах по поводу антисоциальных сделок и сложившейся судебной практике по применению ст. 169. Некоторую определенность в данный вопрос внесло Постановление ВАС N 22.
Представляется, что в настоящее время к сугубо примерному перечню антисоциальных сделок, с определенными оговорками и некоторыми дополнительными условиями, можно отнести: а) большинство сделок, которые образуют одновременно составы уголовных преступлений или грубых административных правонарушений; б) сделки, имеющие целью уклонение от уплаты налогов; в) сделки, грубо нарушающие валютное законодательство; г) сделки, исполнение которых создает угрозу жизни и здоровью граждан, а также причиняет существенный вред окружающей природной среде; д) сделки, направленные на подрыв обороны и безопасности государства; е) сделки, связанные со сбытом наркотиков, распространением порнографии, с радиоактивными веществами и т.д.
Приведенный выше перечень лишь частично совпадает с примерным кругом антисоциальных сделок, содержащимся в п. 1 Постановления ВАС N 22. Наиболее важным является указание Пленума ВАС на то, что по ст. 169 не могут квалифицироваться сделки, совершенные с целью уклонения от уплаты налогов (п. 6 Постановления ВАС N 22). Данный вывод представляется крайне спорным, поскольку разъяснение ВАС идет вразрез со ст. 7 Закона РФ "О налоговых органах Российской Федерации".
2. Комментируемая статья указывает на основной и единственный квалифицирующий признак антисоциальной сделки, который состоит в наличии у нее цели, заведомо противной основам правопорядка или нравственности.
Как известно, под целью сделки большинство ученых понимает тот правовой результат, к достижению которого стремятся участники сделки. В данном случае целью сделки является достижение такого результата, который не просто не соответствует закону или нормам морали, а противоречит основам правопорядка и нравственности. При этом данное противоречие должно быть заведомым, т.е. очевидным для всех и каждого участников гражданского оборота.
Иными словами, для квалификации сделки по ст. 169 должны быть с очевидностью нарушены основополагающие правовые и (или) нравственные нормы, определяющие устои общества. Поскольку такого рода нормы формально никак не выделены (для определения устоев правопорядка известным ориентиром может служить Конституция), применение ст. 169 предполагает значительную степень судейского усмотрения.
3. Доктриной гражданского права не выработан единый подход к тому, необходимо ли для квалификации сделки по ст. 169 ее несоответствие требованиям закона либо достаточно установления наличия одной лишь противоправной цели. Так, никто не ставит под сомнение правомерность отнесения к антисоциальным сделок, связанных с приобретением наркотиков или заведомо краденного имущества, заказом совершения противоправных действий (убийства, кражи имущества и т.п.), оказанием сексуальных услуг и т.п.
Однако можно ли признать антисоциальными сделки, которые сами по себе не противоречат закону, хотя и совершаются с целью, заведомо противной основам правопорядка и нравственности? Например, можно ли отнести к числу таковых договор купли-продажи вещи для совершения с ее помощью преступления или договор найма жилого помещения для использования его в качестве места для укрытия краденого?
С учетом того что: а) закон не требует обязательного противоречия самой сделки требованиям закона; б) сделка может быть квалифицирована по ст. 169 при одном лишь нарушении нравственных устоев общества; в) конфискационные последствия не применяются к тем участникам сделки, которые действовали невиновно, - правильной представляется позиция тех ученых, которые допускают возможность применения ст. 169 и в тех случаях, когда самой сделкой не нарушены какие-либо требования закона. Иными словами, сделка может быть признана антисоциальной при наличии одного лишь субъективного признака, а именно совершения ее с целью, заведомо противной основам правопорядка и нравственности.
В правильности такого подхода убеждает, среди прочего, и то обстоятельство, что на практике для достижения противоправной цели (например, для уклонения от уплаты налогов или незаконного перевода валютных средств за рубеж) нередко заключается не одна, а целая цепочка взаимосвязанных сделок, большая часть из которых соответствует всем требованиям закона, но в совокупности с остальными сделками (чаще всего притворными или мнимыми) дает в итоге противоправный результат.
4. Широкий подход к пониманию антисоциальных сделок вовсе не означает, что столь же широко должны применяться конфискационные последствия, предусмотренные абз. 2 и 3 ст. 169. Для их применения необходимы дополнительные условия, которые сводятся к следующему.
Во-первых, требуется, чтобы антисоциальная сделка была полностью или частично исполнена хотя бы одной из сторон. Если стороны лишь заключили такую сделку, но не приступили к ее исполнению, дело ограничивается констатацией ничтожности сделки.
Во-вторых, необходимо, чтобы обе или хотя бы одна из сторон при заключении сделки действовали умышленно, т.е. осознавали и желали наступления того противоправного результата, который составлял цель сделки. Данное условие нередко рассматривается в литературе (а ныне и в п. 1 Постановления ВАС N 22) в качестве квалифицирующего признака самой антисоциальной сделки, с чем трудно согласиться. Сделка может быть признана антисоциальной и тогда, когда ее совершением объективно нарушены основы правопорядка и нравственности, хотя бы ни одна из сторон не преследовала при этом противоправные цели. В таком случае последствия сводятся к двусторонней реституции, которая выступает в качестве общего последствия недействительности сделки (ст. 168 ГК).
Как известно, умысел - одна из форм вины нарушителя. Вина нарушителя в гражданском праве предполагается. Однако данная презумпция по смыслу закона действует лишь тогда, когда речь идет о применении мер гражданско-правовой ответственности, носящей по своей сути компенсационный характер. В данном же случае налицо конфискационные меры, которые сродни мерам административной ответственности. Поэтому вина в форме умысла стороны антисоциальной сделки, которой грозят конфискационные последствия, должна быть доказана лицом, предъявившим иск о применении последствий ее недействительности.
5. Негативные последствия, которые применяются в зависимости от наличия умысла к одной или обеим сторонам антисоциальной сделки, сводятся к изъятию всего полученного от сделки в доход РФ. При этом в доход РФ изымается все причитавшееся по сделке, а не только фактически исполненное. Если изъять полученное по сделке в натуре невозможно (услуга потреблена, имущество использовано), в доход государства взыскивается стоимость полученного в деньгах (п. 2 ст. 167 ГК).

 

(ст. 169, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 170. Недействительность мнимой и притворной сделок

 

Комментарий к статье 170

1. В российском законодательстве мнимые и притворные сделки традиционно выделяются в качестве особой разновидности недействительных сделок. При этом подход законодателя к их сущности остается неизменным уже на протяжении многих лет (ср. ст. 170 со ст. ст. 34 - 35 ГК 1922 г. и ст. 53 ГК 1964 г.).
Признание мнимой и притворной сделок ничтожными основывается на том, что у таких сделок отсутствует основание, поскольку стороны вовсе не стремятся к достижению того правового результата, который должен возникнуть из данной сделки. Совершая мнимую или притворную сделку, стороны хотят лишь создать видимость возникновения, изменения или прекращения гражданских прав и обязанностей, которые вытекают из этой сделки. Таким образом, мнимая и притворная сделки не отвечают признакам гражданско-правовой сделки (ст. 153 ГК).
Этим своим качеством мнимые и притворные сделки ничем не отличаются друг от друга. Однако если мнимые сделки заключаются лишь для того, чтобы создать у третьих лиц ложное представление о намерениях участников сделки, то притворные сделки совершаются не просто для вида, а для прикрытия другой сделки, которую стороны намерены в действительности совершить. Поэтому в притворной сделке принято различать две сделки: а) собственно притворную сделку, совершаемую для вида (прикрывающая сделка); б) сделку, в действительности совершаемую сторонами (прикрываемая сделка). При этом первая сделка, как не имеющая основания, всегда недействительна (ничтожна), а действительность второй сделки оценивается с позиций применимых к ней правил закона.
2. Мнимые и притворные сделки относятся к сделкам с пороками воли, поскольку волеизъявление сторон, облеченное в надлежащую форму, расходится с их внутренней волей. Как известно, сделки с пороками воли являются в основном оспоримыми. Мнимые и притворные сделки законодатель объявляет ничтожными, т.е. сделками, недействительность которых не нуждается в подтверждении ее судом. Между тем несовпадение выраженного сторонами в сделке волеизъявления с их истинной волей является далеко не очевидным фактом, который нуждается в убедительных доказательствах.
Поскольку чаще всего с помощью мнимых и притворных сделок участники гражданского оборота пытаются достигнуть незаконные цели, в частности обойти установленные правом запреты или ограничения, основное назначение правил ГК о мнимых и притворных сделках состоит в установлении известного заслона подобным действиям.
3. Наибольшие сложности возникают при доказывании ничтожности притворных сделок. Признаки, по которым можно сделать вывод о притворности заключенной между сторонами сделки, едва ли поддаются исчерпывающему обобщенному выражению. Тем не менее, опираясь на доктрину и судебную практику, можно выделить следующие характерные черты притворных сделок:
а) любая притворная сделка характеризуется прежде всего тем, что стороны стремятся замаскировать путем ее совершения свои подлинные намерения, т.е. прикрыть ту сделку, которую они в действительности имеют в виду. Напротив, если стороны четко и недвусмысленно заявляют о своих подлинных намерениях в той сделке (сделках), которую они совершают, то отпадают какие бы то ни было основания для квалификации этой сделки как притворной, поскольку она ничего не прикрывает. Другое дело, что во исполнение совершенной сделки теми же сторонами или с подключением других сторон может заключаться какая-либо иная сделка или даже ряд сделок, исполнение которой (которых) может находиться в зависимости от исполнения первой сделки. Это обстоятельство само по себе не дает никаких оснований ставить под сомнение действительность заключенных сделок, если они не противоречат действующему законодательству;
б) поскольку притворная (прикрывающая) сделка совершается лишь для вида, одним из внешних показателей ее притворности служит несовершение сторонами тех действий, которые предусматриваются данной сделкой. Напротив, если стороны выполнили вытекающие из сделки права и обязанности, то признать такую сделку притворной нельзя, даже если первоначально они не имели намерения ее исполнять;
в) как уже отмечалось, чаще всего притворные сделки совершаются с противоправными целями, т.е. для того, чтобы обойти установленные законом запреты и ограничения, ущемить права и охраняемые законом интересы других лиц, получить необоснованные преимущества и т.п. По этому если тот правовой результат, к которому в действительности стремились стороны, не содержит в себе ничего противозаконного, это, как правило, говорит в пользу того, что сделка не является притворной.
Впрочем, данный признак не следует абсолютизировать, поскольку иногда на практике прикрываются вполне законные сделки, которые по каким-то причинам стороны желают скрыть от окружающих. Однако это встречается относительно редко по сравнению с прикрытием противозаконных операций;
г) для притворных сделок характерно, как правило, совпадение сторон в прикрывающей и прикрываемой сделках. Это объясняется тем, что стороны все же стремятся к достижению определенного правового результата именно во взаимоотношениях друг с другом.
Однако это тоже не обязательный признак притворной сделки. Он присутствует обычно тогда, когда в сделках задействованы лишь две стороны, а сами прикрывающая и прикрываемая сделки представляют собой "одноходовые" операции. Самым простым примером в этом отношении является прикрытие притворным договором дарения договора купли-продажи, который в действительности совершается между теми же сторонами.
На практике встречаются ситуации, когда ради прикрытия той сделки, которую стороны в действительности хотят совершить, ими совершается для вида цепочка взаимосвязанных сделок, в том числе и с участием третьих лиц. Однако и в этом случае, когда притворной (прикрывающей) оказывается целая цепочка взаимосвязанных сделок, необходимо совпадение, говоря условно, начальной и конечной сторон сделок;
д) следует учитывать, что некоторые сделки, в частности сделки посреднического характера, в силу самой их природы приводят к несовпадению внешних и внутренних отношений сторон и, соответственно, порождают видимость притворных сделок. Например, это имеет место в случае приобретения имущества у третьего лица, но не напрямую, а через комиссионера.
4. Доказывать притворный характер сделки можно с использованием всех допускаемых процессуальным законодательством доказательств. В частности, применительно к прикрываемой сделке Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда РСФСР разъяснила, что "притворные сделки могут подтверждаться всеми доступными средствами доказывания, в том числе свидетельскими показаниями. Каких-либо исключений по этому вопросу гражданско-процессуальным законодательством не предусмотрено" (Бюллетень ВС. 1991. N 11).
На практике вопрос о притворности сделки решается в каждом конкретном случае с учетом всех фактических обстоятельств, опираясь на приведенные выше положения. Если заинтересованному лицу доказать притворность сделки не удастся, следует исходить из презумпции того, что выраженное сторонами волеизъявление правильно отражает их внутреннюю волю, а значит, прийти к выводу о действительности той сделки, которая совершена сторонами.

 

(ст. 170, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 171. Недействительность сделки, совершенной гражданином, признанным недееспособным

 

Комментарий к статье 171

1. В основу недействительности сделки, подпадающей под комментируемую статью, положен формальный признак - наличие вступившего в законную силу решения суда о признании гражданина, совершившего сделку, недееспособным. Формальность данного признака проявляется двояким образом.
С одной стороны, с момента признания гражданина недееспособным все заключенные им сделки, включая мелкие бытовые, признаются ничтожными независимо от того, что при совершении конкретной сделки гражданин вполне отдавал отчет в своих действиях и мог ими руководить. С другой стороны, если гражданин в момент совершения сделки уже страдал психическим заболеванием, но еще не был признан недееспособным в установленном законом порядке (ст. 29 ГК), сделка не может считаться ничтожной в соответствии со ст. 171, даже если в последующем гражданин будет признан недееспособным. В подобной ситуации совершенная сделка может быть оспорена лишь на основании ст. 177 ГК.
2. Общим последствием сделки, совершенной недееспособным лицом, является двусторонняя реституция, т.е. возврат друг другу всего полученного в натуре, а при невозможности такого возврата - возмещение его стоимости в деньгах.
Помимо данного общего последствия комментируемая статья предусматривает возможность наступления двух специальных последствий. Первое из них, которое носит вспомогательный характер по отношению к двусторонней реституции, сводится к тому, что на дееспособную сторону возлагается обязанность возместить другой стороне понесенный ею реальный ущерб. Указанная санкция является мерой гражданско-правовой ответственности, применяемой к виновной стороне, которая знала или должна была знать о недееспособности другой стороны, но тем не менее пошла на заключение с нею заведомо ничтожной сделки.
При этом наличие у дееспособной стороны соответствующих знаний о недееспособности контрагента презюмируется. Иными словами, для освобождения от ответственности дееспособная сторона должна доказать свою невиновность (п. 2 ст. 401 ГК). На таких же началах, что и дееспособные граждане, несут ответственность перед недееспособными контрагентами юридические лица. Напротив, в случае совершения сделки двумя недееспособными сторонами никто ответственности друг перед другом не несет. Не может претендовать на возмещение причиненного ей вреда и дееспособная сторона, даже если она не знала и не могла знать о недееспособности своего контрагента.
Второе специальное последствие, которое наступает не вместе, а взамен двусторонней реституции, состоит в признании ничтожной сделки действительной (п. 2 ст. 171). Это возможно лишь в том случае, если сделка совершена к явной выгоде недееспособного участника сделки.
Поскольку такой дефект сделки, как недееспособность одной из ее сторон, в принципе неустраним, для признания сделки действительной установлен судебный порядок. Иными словами, без принятия по этому поводу специального судебного акта сделка останется ничтожной, несмотря на то, что стороны и другие заинтересованные лица желали бы придать ей юридическую силу. Этого можно добиться лишь через суд, куда должен обратиться опекун недееспособного участника сделки. В случаях, предусмотренных законом (п. 2 ст. 37 ГК), опекун обязан получить согласие органов опеки и попечительства. Дееспособная сторона правом на обращение в суд с требованием о признании сделки действительной не обладает.
Закон оставляет открытым вопрос о том, в течение какого срока указанная ничтожная сделка может быть признана судом действительной. Поскольку, во-первых, в данном случае речь не идет о защите нарушенного права и, во-вторых, решение данного вопроса не зависит от позиции дееспособной стороны сделки (т.е. в данном случае нет спора о праве гражданском), суд может признать такую сделку действительной независимо от времени ее совершения.
Формулировка п. 2 ст. 171 не позволяет суду признать действительной сделку, заключенную двумя недееспособными сторонами.

 

(ст. 171, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 172. Недействительность сделки, совершенной несовершеннолетним, не достигшим четырнадцати лет

 

Комментарий к статье 172

1. Комментируемая статья закрепляет в отношении сделок малолетних такие же правила, которые ст. 171 ГК установлены для сделок граждан, признанных недееспособными. Это и понятно, поскольку малолетние не обладают дееспособностью, а сделки от их имени совершаются их родителями, усыновителями и опекунами (п. 1 ст. 28 ГК). Поэтому практически все выводы, которые сделаны при анализе ст. 171 ГК, распространяются и на комментируемую статью.
2. Единственное различие между сделками недееспособных и малолетних граждан состоит в том, что закон в виде исключения допускает совершение малолетними в возрасте от 6 до 14 лет мелких бытовых и некоторых иных сделок, предусмотренных п. 2 ст. 28 ГК. В силу этого правила комментируемая статья на эти сделки не распространяется.

 

(ст. 172, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 173. Недействительность сделки юридического лица, выходящей за пределы его правоспособности

 

Комментарий к статье 173

1. Содержание комментируемой статьи шире ее названия, поскольку ст. 173 распространяется не только на сделки, выходящие за пределы правоспособности юридического лица, но и на сделки, совершенные с нарушением установленного порядка лицензирования соответствующих видов деятельности.
Объединение в одной статье двух указанных составов недействительных сделок вызывает обоснованную критику в литературе. Действительно, между ними больше различий, чем общих моментов. В частности, если так называемые внеуставные сделки, подпадающие под действие ст. 173, нарушают интересы частных лиц, то сделки, совершенные без необходимой лицензии, противоречат прежде всего публичным интересам. Оправданность отнесения второго вида сделок к числу оспоримых вызывает большие сомнения. Тем не менее с позицией законодателя по этому вопросу приходится считаться.
2. Применительно к сделкам юридического лица, выходящим за пределы его правоспособности (внеуставные сделки), необходимо четко определить сферу применения ст. 173.
Как известно, правоспособность юридических лиц подразделяется на общую и специальную. При этом общей правоспособностью обладают все коммерческие организации (за исключением унитарных предприятий и иных видов организаций, предусмотренных законом), а специальную правоспособность имеют некоммерческие организации и некоторые виды коммерческих организаций (унитарные предприятия, коммерческие банки, страховые компании и т.д.).
Общая правоспособность, т.е. возможность юридического лица заниматься любыми не запрещенными законом видами деятельности, может быть добровольно сужена его учредителями путем введения соответствующих ограничений в устав или иные учредительные документы юридического лица. Если эти ограничения при совершении сделки оказываются нарушенными, данная сделка может быть оспорена на основании ст. 173, которая рассчитана именно на такую ситуацию.
Напротив, если внеуставную сделку совершит юридическое лицо, обладающее специальной правоспособностью, она признается недействительной на основании ст. 168 ГК. Иными словами, данная сделка будет являться не оспоримой, а ничтожной.
Таким образом, комментируемая статья распространяется не на любые внеуставные сделки, а лишь на сделки юридических лиц, обладающих общей правоспособностью, которая, однако, определенно ограничена их учредительными документами.
3. Оценивая сделки юридического лица с позиций их соответствия предмету и целям его деятельности, определенным учредительными документами, следует избегать излишнего формализма, в частности подводить под ст. 173 любые сделки, формально не соответствующие учредительным документам. Так, едва ли смыслу закона будет отвечать признание недействительной сделки, направленной на обеспечение повседневных нужд юридического лица, хотя бы такая сделка формально выходила за рамки его правоспособности. Кроме того, в ст. 173 подчеркивается, что учредительные документы должны совершенно определенно ограничивать цели деятельности юридического лица. Поэтому всякие сомнения относительно соответствия сделки целям деятельности юридического лица должны толковаться в пользу законности сделки.
4. Ко второму виду сделок, предусмотренных ст. 173, относятся сделки, которые совершены в случаях, когда: а) лицензия вообще отсутствует; б) действие лицензии прекращено или приостановлено выдавшим ее органом; в) срок действия лицензии истек. При этом одно из этих обстоятельств должно иметь место на момент совершения сделки. Последующее получение лицензии не снимает вопрос о действительности сделки, совершенной в момент ее отсутствия. Напротив, наличие в момент заключения сделки лицензии, действие которой в последующем было прекращено, не позволяет квалифицировать сделку по ст. 173.
По смыслу закона и с учетом п. 3 ст. 23 ГК действие комментируемой статьи распространяется также на сделки граждан-предпринимателей в случаях, когда для занятия той или иной деятельностью необходима лицензия.
В случаях, когда по закону для занятия соответствующим видом деятельности требуется лицензия, но сам порядок и условия выдачи лицензии в нормативном порядке не определены (например, для деятельности коммерческих организаций в качестве финансового агента по договору финансирования под уступку денежного требования), ст. 173 применению не подлежит.
5. Хотя ст. 173 и не содержит указания на возможность наступления иных, кроме предусмотренных ею, последствий совершения сделки без лицензии (что является недостатком данной статьи), в ряде случаев такие последствия могут наступать.
Так, когда это прямо предусмотрено законом, сделка, заключенная лицом, не имеющим лицензии, признается ничтожной (см., например, абз. 2 п. 2 ст. 835 ГК). Комментируемая статья не исключает также возможность возложения на сторону, виновную в признании сделки недействительной, обязанности по возмещению убытков, причиненных другой стороне сделки. Наконец, в исключительных случаях и с учетом фактических обстоятельств суд может отказать в признании сделки недействительной, несмотря на отсутствие лицензии, необходимой для ее совершения.
6. Для признания недействительными как сделок, выходящих за пределы правоспособности юридического лица, так и сделок, совершенных лицами, не имеющими соответствующей лицензии, недостаточно их объективного несоответствия требованиям закона. Помимо этого, требуется, чтобы другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать о ее незаконности.
Несмотря на то что данное требование предъявляется к обоим видам сделок, в своей практической реализации применительно к внеуставным и безлицензионным сделкам оно существенно различается. По общему правилу участники гражданского оборота должны убедиться в правоспособности своего контрагента и в полномочиях тех лиц, которые ведут дела от его имени, но вовсе не обязаны знать об особенностях его правоспособности, в частности о том, что она ограничена его учредительными документами. Поэтому для признания внеуставной сделки недействительной требуется доказать, что другая сторона в сделке определенно знала о выходе своего контрагента за пределы его правоспособности, например знакомилась с его учредительными документами или была извещена об этом иным образом.
Напротив, о том, что для занятия теми или иными видами деятельности требуется лицензия, должны знать все участники гражданского оборота, поскольку все лицензируемые виды деятельности определены законом. При вступлении в договорные отношения с лицом, которое должно действовать на основании лицензии, любой осмотрительный участник гражданского оборота должен убедиться в наличии лицензии и имеет возможность проверить ее действительность. Если этого сделано не было, есть все основания полагать, что другая сторона в сделке знала о незаконности совершаемой ею сделки. Поэтому лишь в исключительных случаях, например тогда, когда она была введена в заблуждение или обманута контрагентом относительно наличия лицензии, сделка не может быть оспорена.
7. Правом оспаривания как внеуставных, так и безлицензионных сделок наделены лишь прямо названные в комментируемой статье лица, к числу которых отнесены: а) сами юридические лица, которые вышли за пределы своей правоспособности или действовали без лицензии; б) их учредители (участники); в) государственные органы, осуществляющие контроль или надзор за деятельностью юридических лиц. Никто другой, в том числе другая сторона в сделке, заявлять требование о недействительности сделки не может.
Данное положение закона не бесспорно, что опять-таки обусловлено неоправданностью объединения в комментируемой статье двух принципиально разных составов недействительных сделок. В частности, смыслу закона гораздо больше соответствовало бы наделение правом оспаривать внеуставные сделки лишь самих юридических лиц и их учредителей (участников), т.е. тех лиц, чьи интересы оказались нарушенными при совершении сделки.
Что касается государственных органов, осуществляющих контроль или надзор за деятельностью юридических лиц, то они обладать возможностью оспаривать внеуставные сделки не должны, поскольку в данном случае публичный интерес никак не затрагивается. Полномочия этих органов должны ограничиться возможностью оспаривать безлицензионные сделки, которые, напротив, не должны признаваться недействительными по требованию самих совершивших их лиц. Все эти проблемы могли быть решены при отнесении безлицензионных сделок к числу ничтожных.

 

(ст. 173, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 174. Последствия ограничения полномочий на совершение сделки

 

Комментарий к статье 174

1. Для правильного понимания правил, содержащихся в комментируемой статье, важно прежде всего определить сферу их применения. В судебной практике под действие данной статьи нередко подводятся отношения, на которые она вовсе не рассчитана. Между тем в действительности сфера ее применения является достаточно узкой и сводится к тем случаям, когда сделки совершаются лицами или органами, чьи полномочия были явно ограничены по сравнению с тем, какими они обычно являются и какими они должны представляться третьим лицам.
В этом смысле комментируемая статья схожа со ст. 173 ГК, которая имеет аналогичную сферу применения, во всяком случае в части, касающейся внеуставных сделок. Разница между ними состоит лишь в том, что если в первом случае оказываются нарушенными ограничения полномочий лиц или органов юридического лица на совершение сделок, то во втором - ограничения, связанные с целями деятельности юридического лица. Объединяет же указанные статьи то обстоятельство, что в обоих случаях наличие соответствующих ограничений не является явным для третьих лиц, поскольку они установлены внутренними документами участника гражданского оборота, как правило, недоступными для третьих лиц. Близостью названных статей определяются общность условий их применения, совпадение правовых последствий и в принципе аналогичный круг лиц, уполномоченных заявлять о недействительности сделок.
2. Как следует из комментируемой статьи, она применяется лишь тогда, когда полномочия на совершение сделки ограничены договором или учредительными документами юридического лица. Договор должен содержать ограничения полномочий гражданина или юридического лица по сравнению с тем, как они определены в доверенности, в законе или как они явствуют из обстановки, в которой совершается сделка.
Примером договорного ограничения полномочий на совершение сделки по сравнению с тем, как они определены в доверенности, может служить договор простого товарищества, содержащий ограничения, не отраженные в доверенности, которая выдана участнику договора, уполномоченному на ведение дел от имени товарищества.
В качестве примера ограничения полномочий договором по сравнению с тем, как они определены законом, можно привести договор доверительного управления имуществом, ограничивающий право доверительного управляющего по распоряжению переданным ему в управление движимым имуществом, которым он, не будь таких ограничений, на основании п. 1 ст. 1020 ГК мог бы распоряжаться совершенно самостоятельно.
Наконец, лицо, которое на первый взгляд вправе совершать любые сделки, что явно следует из обстановки, в которой оно действует, может быть, однако, ограничено в своих полномочиях договором (трудовым контрактом). Так, продавец магазина может быть наделен правом самостоятельно совершать с покупателями сделки не свыше определенной суммы, а остальные сделки должен согласовывать с администратором или директором магазина.
Что касается учредительных документов юридического лица, то они могут ограничивать полномочия органа юридического лица на совершение сделки лишь по сравнению с тем, как они определены законом. Примером является ограничение полномочий генерального директора хозяйственного общества на совершение сделок по отчуждению принадлежащих обществу объектов недвижимости, хотя бы они и не относились к числу крупных сделок.
Сами способы ограничения полномочий на совершение сделок, предусмотренные как договором, так и учредительными документами, могут быть разными. Так, в них могут быть прямо указаны те сделки, которые лицо (орган) только и вправе совершать; может быть установлен прямой запрет на совершение сделок отдельных видов; ограничение полномочий органа юридического лица может следовать из того, что совершение определенных сделок отнесено учредительными документами к компетенции другого органа, и т.п. Однако в любом случае ограничения должны быть четкими и ясными. Напротив, всякого рода неопределенные ссылки на установленный порядок или на другие внутренние документы, которые могут содержать ограничения, во внимание приниматься не должны.
3. Сделки, подпадающие под действие ст. 174, следует отличать от схожих с ними сделок, которые, однако, влекут за собой иные правовые последствия.
Прежде всего, ст. 174 не применяется тогда, когда лицом или органом юридического лица при совершении сделки нарушены ограничения, установленные не договором или учредительными документами, а самим законом. В подобных случаях соответствующие сделки должны квалифицироваться как совершенные в нарушение ст. 168 ГК, т.е. как сделки ничтожные.
Применительно к таким сделкам, совершенным органом юридического лица, данный вывод сделан в Постановлении ВАС N 9 (п. 1). Однако его следует признать справедливым также в отношении сделок граждан и юридических лиц, вышедших при их совершении за пределы, установленные законом. Так, ничтожной будет сделка по распоряжению недвижимым имуществом, совершенная доверительным управляющим, если только такое право прямо не предоставлено ему договором (п. 1 ст. 1020 ГК).
Далее, рассматриваемые сделки необходимо отличать от сделок, заключенных неуполномоченным лицом (ст. 183 ГК). Их сходство определяется тем, что ст. 174, содержащая прямое указание на доверенность, может применяться и к отношениям представительства, на которые ст. 183 ГК прямо рассчитана. При этом в обоих случаях возможен выход представителя за пределы предоставленных ему полномочий.
Основное различие между указанными статьями состоит в том, что если в первом случае (ст. 174) полномочия представителя ограничены не очевидным для третьего лица способом (например, договором поручения), то во втором случае (ст. 183 ГК) эти ограничения являются явными, поскольку прямо отражены в доверенности. Соответственно, различными являются и последствия совершения рассматриваемых сделок: в первом случае сделка может быть признана недействительной при наличии ряда дополнительных условий, предусмотренных ст. 174 (см. ниже), а во втором случае сделка действительна, но считается заключенной от имени и в интересах совершившего ее лица, если только представляемый ее впоследствии не одобрит (см. ст. 183 ГК и коммент. к ней).
Наконец, достаточно трудно различимы между собой ситуация, при которой лицо выходит за пределы ограничений его полномочий на совершение сделки (ст. 174), и ситуация, связанная с отступлением поверенного от указаний доверителя (ст. 973 ГК). Их объединяет то, что в обоих случаях имеются в виду договоренности представляемого и представителя, о которых в принципе не должны знать третьи лица. Однако последствия превышения полномочий и отступления от указаний являются различными: если в первом случае сделка при определенных дополнительных условиях может быть оспорена представляемым, то во втором этого сделать нельзя и можно лишь возложить на поверенного неблагоприятные последствия отступления от указаний доверителя.
Очевидно, что различие между рассматриваемыми ситуациями кроется в том, чем отличаются друг от друга полномочия на совершение сделки и указания по поводу того, как должно выполняться поручение. Отграничить их друг от друга в ряде случаев чрезвычайно сложно, поскольку многие указания могут быть легко интерпретированы в качестве полномочий. В такой ситуации не остается ничего иного, как применять ст. 174. И лишь тогда, когда указания по поводу выполнения поручения явно не являются полномочиями, к отношениям сторон должны применяться правила ст. 973 ГК.
4. Из комментируемой статьи следует, что по общему правилу нарушение ограничений на совершение сделки, установленных договором или учредительными документами юридического лица, не оказывает влияния на действительность данной сделки. Указанный подход вполне оправдан, поскольку третьи лица вовсе не обязаны знать о наличии подобных ограничений и не должны страдать от их нарушения. В противном случае сдерживался бы гражданский оборот, подрывалась бы его стабильность, а перед недобросовестными его участниками открылись широкие возможности для злоупотреблений.
Поэтому сделка, совершенная с выходом за пределы ограничений полномочия на ее совершение, может быть признана недействительной только тогда, когда будет доказано, что другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать об указанных ограничениях. При этом бремя доказывания данного обстоятельства возлагается на лицо, оспаривающее сделку. Оно может приводить в обоснование указанного обстоятельства любые допустимые процессуальным законодательством доказательства. В частности, допустимы ссылки на представление контрагенту своих учредительных документов; на то, что содержание этих документов должно быть известно контрагенту как участнику (акционеру) данного юридического лица; на то, что вопрос об этих ограничениях уже возникал ранее или обсуждался в процессе переговоров, и т.п.
Однако простая ссылка в договоре, заключенном от имени организации, на то, что лицо, заключающее сделку, действует на основании устава данного юридического лица, должна оцениваться судом с учетом конкретных обстоятельств заключения договора и в совокупности с другими доказательствами по делу. Такое доказательство, как и любое другое, не может иметь для арбитражного суда заранее установленной силы и свидетельствовать о том, что другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать об указанных ограничениях (п. 5 Постановления ВАС N 9).
5. Оспаривать сделки на основании ст. 174 могут лишь лица, в интересах которых установлены ограничения, оказывающиеся нарушенными. При этом если речь идет о нарушении ограничений, установленных договором, то, очевидно, что правом требовать признания сделки недействительной обладает то лицо, которое является участником этого договора. Что же касается нарушения ограничений, установленных учредительными документами юридического лица, то заинтересованными лицами в этом случае являются прежде всего сами эти юридические лица, а в случаях, предусмотренных законом, и их учредители (п. 4 Постановления ВАС N 9). Ни другая сторона в сделке, ни какие-либо иные лица заявлять требования о признании сделки недействительной по данному основанию не могут.
6. Лицо, в интересах которого установлены ограничения, может впоследствии одобрить сделку, подпадающую под признаки комментируемой статьи. На первый взгляд в этом нет никакой необходимости, так как соответствующее лицо может просто не заявлять требования о признании сделки недействительной, и тогда сделка будет считаться действительной.
Однако на практике встречаются случаи, когда лицо, в интересах которого установлены ограничения, прямо или своими конклюдентными действиями (принятием исполнения, оплатой товара, выплатой штрафных санкций и т.п.) вначале одобряет данную сделку, а затем заявляет требование о признании ее недействительной на основании ст. 174.
По мнению Пленума ВАС, которое отражено в Постановлении ВАС N 9 (п. 7) и с которым следует полностью согласиться, в данном случае по аналогии закона должно применяться правило п. 2 ст. 183 ГК о последующем одобрении сделки представляемым. Хотя аналогичное положение в самой ст. 174 отсутствует, оно вытекает из ее смысла. Таким образом, последующее одобрение сделки лицом, в пользу которого установлены ограничения, снимает вопрос о недействительности данной сделки на основании ст. 174.
7. Как и другие оспоримые сделки, сделка, подпадающая под действие ст. 174, лишь может быть признана судом недействительной по иску лица, в пользу которого установлены ограничения. По смыслу комментируемой статьи она рассчитана на случаи, когда совершенной сделкой нарушены интересы данного лица. Поэтому если, несмотря на наличие всех условий для применения ст. 174, суд с учетом конкретных обстоятельств дела придет к выводу о том, что интересы истца не нарушены или не могут быть восстановлены признанием сделки недействительной, он может оставить сделку в силе и отказать в иске.

В противном случае применяется общее последствие недействительности сделки, а именно двусторонняя реституция.

 

(ст. 174, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 175. Недействительность сделки, совершенной несовершеннолетним в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет

 

Комментарий к статье 175

1. В отличие от малолетних, от имени которых сделки совершаются их законными представителями, несовершеннолетние в возрасте от 14 до 18 лет заключают сделки сами, но под контролем своих родителей, усыновителей и попечителей (см. ст. 26 ГК и коммент. к ней). Данный контроль выражается в том, что для совершения сделки необходимо получить согласие указанных лиц, выраженное в письменной форме. Отсутствие такого согласия может стать основанием для признания сделки недействительной по требованию родителей, усыновителей и попечителей.
2. Для применения правил, закрепленных комментируемой статьей, важное значение имеет уяснение целевой природы права родителей, усыновителей и попечителей давать или не давать согласие на сделку несовершеннолетнего. Данное право предоставлено указанным лицам в целях охраны имущественных интересов несовершеннолетних. Предполагается, что последние еще не готовы к самостоятельному участию в гражданском обороте и могут своими опрометчивыми действиями поставить себя в сложное материальное положение или по крайней мере причинить себе убытки. Чтобы этого не происходило, для совершения сделки требуется не только воля несовершеннолетнего, но и воля лица, призванного в силу закона (ст. 31 ГК, ст. 64 СК) защищать права и интересы несовершеннолетнего. Воля такого лица как бы восполняет недостаток воли несовершеннолетнего. Поэтому если сделка заключена несовершеннолетним без согласия лица, на которое возложены попечительские функции, это лицо вправе опротестовать такую сделку как совершенную вопреки его воле.
3. Комментируемая статья оставляет открытым вопрос о том, достаточно ли получить согласие на сделку несовершеннолетнего одного из родителей или требуется согласие их обоих. Не дает прямого ответа на него и СК, в связи с чем данный вопрос приходится решать, опираясь на общие положения закона.
Семейное законодательство исходит из равенства прав и обязанностей родителей в отношении их детей (ст. 61 СК), а также из того, что эти права и обязанности осуществляются родителями по их взаимному согласию (п. 2 ст. 65 СК). Это, однако, не означает, что во всех случаях родители должны действовать совместно, поскольку это явилось бы существенным тормозом для решения многих жизненных вопросов. Практика исходит из того, что представлять интересы ребенка может один из родителей, и при этом предполагается, что он действует по поручению и с согласия второго родителя.
Поэтому по общему правилу согласие на сделку несовершеннолетнего может дать один из родителей. Но если между родителями имеются разногласия на этот счет, каждый из них вправе обратиться за разрешением этих разногласий в орган опеки и попечительства или в суд. Во избежание последующих осложнений целесообразно заручаться согласием обоих родителей при совершении с несовершеннолетними любых крупных сделок.
4. Воля родителей, усыновителей и попечителей на совершение сделки их подопечным выражается в форме дачи согласия на сделку. По своей юридической природе выдача согласия на сделку представляет собой так же сделку независимо от того, рассматривать ли ее в качестве самостоятельной односторонней сделки или в качестве составной части сделки несовершеннолетнего.
Данное согласие в соответствии с императивным требованием п. 1 ст. 26 ГК должно быть выражено в письменной форме независимо от того, в какой форме совершается сама сделка. В случае нарушения этого требования, т.е. при одобрении сделки в устной форме, должны применяться последствия, предусмотренные п. 1 ст. 162 ГК. Иными словами, устное одобрение сделки возможно, но в случае возникновения спора о том, было ли оно получено, не допускаются свидетельские показания.
По общему правилу согласие дается до или в процессе заключения сделки, хотя допускается и последующее одобрение заключенной и даже исполненной сделки. Если согласие на сделку получено, то его отзыв не допускается. Так, родители не могут оспорить сделку на том основании, что изменилось их отношение к сделке, которую они уже одобрили.
5. Сделки, подпадающие под действие ст. 175, относятся к числу оспоримых, причем оспаривать их могут лишь лица, воля которых оказалась нарушенной при их совершении, т.е. родители, усыновители и попечители. Ни сами несовершеннолетние, ни тем более дееспособная сторона сделки таким правом не обладают.
Следует, однако, учитывать, что в случаях, предусмотренных законом, родители, усыновители и попечители, дающие согласие на сделки несовершеннолетних, должны, в свою очередь, получить предварительное согласие органов опеки и попечительства. В частности, это необходимо, если дело касается сделок, связанных с отчуждением, в том числе обменом или дарением имущества подопечного, сдачей его внаем (в аренду), в безвозмездное пользование или в залог и т.д. (см. п. 2 ст. 37 ГК и коммент.).
К сожалению, действующее законодательство не содержит нормы, определяющей правовые последствия сделки, совершенной без согласия органа опеки и попечительства. Поэтому такая сделка как не соответствующая требованиям закона должна считаться ничтожной со всеми вытекающими отсюда последствиями (ст. 168 ГК).
6. Отсутствие согласия родителей, усыновителей и попечителей на сделку несовершеннолетнего не делает эту сделку недействительной. Напротив, до тех пор, пока недействительность сделки не будет по их требованию подтверждена судом, сделка сохраняет юридическую силу и должна исполняться сторонами. Предполагается, что родители, усыновители и попечители согласны на эту сделку, но могут опровергнуть данную презумпцию, заявив в суд требование об оспаривании сделки.
Заявляя требование о признании недействительной сделки, совершенной без их согласия, родители, усыновители и попечители должны действовать в интересах своих подопечных. Поэтому если сделка совершена к явной выгоде несовершеннолетнего, суд может отказать в признании ее недействительной, даже если на этом настаивают его родители, усыновители или попечители. Данный вывод вытекает как из текста закона ("сделка... может быть признана судом недействительной"), так и его смысла.
7. Действие комментируемой статьи не распространяется на сделки, которые несовершеннолетние могут совершать самостоятельно (см. п. 2 ст. 26 ГК и коммент.). Данный вывод не вызывает сомнений, несмотря на то что комментируемая статья, в отличие от ст. 171 ГК, не содержит специальной оговорки на этот счет.
Однако если несовершеннолетний в установленном законом порядке был ограничен или лишен права самостоятельно распоряжаться своим заработком, стипендией или иными доходами (п. 4 ст. 26 ГК), соответствующие сделки несовершеннолетнего могут быть оспорены его родителями, усыновителями и попечителями.
8. В случае признания сделки недействительной наступают последствия, предусмотренные абз. 2 и 3 п. 1 ст. 171 ГК, т.е. двусторонняя реституция и возложение на дееспособную сторону обязанности по возмещению реального ущерба. О применении указанных последствий см. коммент. к ст. 171 ГК.
9. Под сделками несовершеннолетних, ставших полностью дееспособными, на которые правила комментируемой статьи не распространяются, понимаются сделки эмансипированных несовершеннолетних (ст. 27 ГК) и несовершеннолетних, вступивших в брак до достижения 18-летнего возраста (п. 2 ст. 21 ГК).

 

(ст. 175, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 176. Недействительность сделки, совершенной гражданином, ограниченным судом в дееспособности

 

Комментарий к статье 176

1. Правила комментируемой статьи в целом совпадают с положениями ст. 175 ГК, в силу чего сделанные при комментировании последней выводы распространяются и на ст. 176. Вместе с тем имеются некоторые особенности частного характера, которые обусловлены различиями в правовом положении несовершеннолетних и лиц, ограниченных судом в дееспособности.
2. Прежде всего следует обратить внимание на известное несоответствие между абз. 1 п. 1 ст. 176 и абз. 3 п. 1 ст. 30 ГК: в первом случае речь идет о сделках ограниченно дееспособного по распоряжению имуществом, а во втором - о любых сделках такого лица, за исключением мелких бытовых.
Данное расхождение должно решаться в пользу ст. 30 ГК. Иными словами, попечитель может оспорить любую сделку, совершенную ограниченным в дееспособности гражданином без его согласия, а не только сделку, связанную с распоряжением имуществом. В противном случае пришлось бы прийти к выводу, что все иные сделки такого лица (кроме сделок по распоряжению имуществом) в силу ст. 168 ГК являются не оспоримыми, а ничтожными. Данный вывод явно абсурден и противоречит смыслу закона.
3. Статья 30 ГК, в отличие от ст. 26 ГК, не указывает на то, что согласие попечителя на сделку ограниченного в дееспособности гражданина должно даваться в письменной форме. Поэтому вполне достаточно и того, что попечитель дал устное согласие на сделку либо одобрил ее своими конклюдентными действиями. Таким образом, в случае возникновения спора по этому поводу допустимы свидетельские показания.
Как и при совершении сделок несовершеннолетними, попечитель может либо одобрить сделку предварительно, либо сделать это задним числом. В обоих случаях исключается дальнейшее оспаривание сделки на основании ст. 176.

 

(ст. 176, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 177. Недействительность сделки, совершенной гражданином, не способным понимать значение своих действий или руководить ими

 

Комментарий к статье 177

1. Комментируемая статья распространяется на сделки дееспособных граждан, которые, однако, в момент совершения сделок не могли отдавать отчета в своих действиях и руководить ими. Данный вид недействительных сделок является традиционным для российского права (см. ст. 31 ГК 1922 г., ст. 56 ГК 1964 г.) и относится к числу сделок с пороками внутренней воли.
Основанием для признания сделки недействительной в данном случае выступает фактическая недееспособность (невменяемость) участника сделки. В отличие от юридической недееспособности, которая порочит все сделки недееспособного лица, фактическая недееспособность носит, как правило, временный характер и, соответственно, может служить основанием для признания недействительными лишь сделок, совершенных именно в тот временной момент, когда гражданин не мог отдавать отчета своим действиям или руководить ими. При этом достаточным признается наличие хотя бы одного из названных дефектов психики гражданина.
По смыслу закона ст. 177 подлежит расширительному толкованию и распространяет свое действие также на сделки лиц, обладающих частичной (ст. 26 ГК) и ограниченной (ст. 30 ГК) дееспособностью.
2. Причины, по которым гражданин при совершении сделки находился в невменяемом состоянии, юридического значения не имеют. Это может быть обусловлено как обстоятельствами, которые не могут быть поставлены ему в вину (психическое заболевание, сильная душевная травма, гипнотическое состояние и т.п.), так и обстоятельствами, которые зависели от самого гражданина (чрезмерное употребление алкоголя, прием наркотиков и т.п.). Этим комментируемая статья отличается от ст. 1078 ГК, посвященной ответственности за причинение вреда гражданином, не способным понимать значения своих действий.
3. Самым сложным моментом, с которым приходится сталкиваться при применении комментируемой статьи, является доказательство того, что гражданин в момент совершения сделки был фактически недееспособен. Наличие у него психического расстройства, иного заболевания или алкогольного опьянения сами по себе не могут служить доказательствами того, что в момент совершения сделки он не мог отдавать отчет в своих действиях или руководить ими. Как правило, недостаточными доказательствами признаются одни лишь свидетельские показания. По подобным делам, в частности делам, связанным с оспариванием завещаний, составленных лицами, не способными понимать значения своих действий или руководить ими, обычно назначается судебно-психиатрическая экспертиза, выводы которой далеко не всегда однозначны.
Поэтому решение должно приниматься судом с учетом всех фактических обстоятельств, к числу которых относятся все, что помогает понять, мог ли гражданин, отдающий отчет в своих действиях или способный руководить ими, совершить подобную сделку (учитывая ее характер, условия, в частности цену, личность контрагента и т.д.).
4. Пункт 2 комментируемой статьи посвящен сделкам лиц, которые на момент совершения сделки еще не были признаны недееспособными, но уже страдали психическим расстройством или слабоумием, что и послужило основанием для последующего лишения их дееспособности. В принципе на них распространяются общие правила ст. 177, с той лишь разницей, что иск об оспаривании сделки может быть заявлен не самим гражданином, а назначенным ему опекуном. В практическом плане в данном случае несколько облегчается процесс доказывания, поскольку опекун освобождается от необходимости доказывать наличие у своего подопечного психического заболевания или слабоумия. Тем не менее должно быть доказано, что фактическая недееспособность присутствовала при самом совершении сделки.
5. Лицами, уполномоченными на оспаривание сделки, являются сам гражданин и иные лица, чьи интересы оказались нарушенными в результате совершения сделки. Такими лицами могут быть члены семьи невменяемого лица, представляемый (если невменяемый выступал в качестве представителя), наследники по закону и любые другие лица, имеющие юридически значимый интерес в деле. Наличие данного интереса должно быть доказано лицами, предъявляющими иск о признании сделки недействительной.
Хотя в п. 2 ст. 177 в качестве уполномоченного на предъявление иска лица назван лишь опекун, назначенный гражданину, совершившему сделку в невменяемом состоянии и признанному впоследствии недееспособным, по смыслу закона подобный иск может быть предъявлен любым лицом, чьи интересы оказались нарушенными в результате совершения сделки.
6. Достаточно спорным является вопрос о том, допустимо ли применение комментируемой статьи к сделкам юридических лиц. Последние совершают сделки посредством своих органов (директоров, начальников, управляющих), в роли которых обычно выступают конкретные граждане. Если эти граждане в момент совершения сделки от имени юридического лица не отдавали отчет в своих действиях, налицо порок воли в сделке, что по общему правилу является основанием для признания сделки оспоримой, а не ничтожной.
Поэтому нет никаких препятствий для распространения правил, закрепленных ст. 177, на сделки юридических лиц с аналогичным пороком (п. 1 ст. 6 ГК).
7. Последствия признания сделки недействительной на основании ст. 177 сводятся к двусторонней реституции, а также к возложению на другую сторону обязанности по возмещению реального ущерба, причиненного невменяемому участнику сделки. Последнее, однако, возможно лишь в том случае, если доказано, что другая сторона в сделке знала о невменяемости своего контрагента и воспользовалась этим обстоятельством.

 

(ст. 177, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 178. Недействительность сделки, совершенной под влиянием заблуждения

 

Комментарий к статье 178

1. Сделки, совершенные под влиянием заблуждения, относятся к сделкам с пороком внутренней воли, поскольку последняя сформировалась в условиях искаженного представления лица об обстоятельствах, имеющих существенное значение для заключения сделки. Внешне такие сделки обычно выглядят вполне законными, волеизъявление в них полностью соответствует внутренней воле, однако в действительности участвующие в них лица действуют под влиянием ошибочных представлений и вовсе не желают достижения тех правовых последствий, которые будут достигнуты в результате совершения сделки.
Игнорирование подлинной воли лица, совершившего сделку под влиянием заблуждения, было бы несправедливым. Однако признавать недействительными любые сделки, в которых внутренняя воля сформировалась под воздействием искаженных представлений о действительности, было бы тоже неправильно. Очевидно, что в защите нуждаются интересы и другой стороны в сделке, которая нередко вообще не могла предположить, что ее контрагент действовал под влиянием заблуждения. Кроме того, процесс формирования внутренней воли, как и ее подлинное содержание, - явления весьма субъективные, которые не поддаются контролю со стороны других участников оборота. Ставить действительность сделки в зависимость от того, что заявляет о своей подлинной воле один из ее участников, невозможно, поскольку это подрывало бы стабильность гражданского оборота и открывало бы широкие возможности для злоупотреблений.
Учитывая все эти обстоятельства, комментируемая статья ставит возможность оспаривания рассматриваемых сделок в достаточно жесткие рамки.
2. Прежде всего, основанием для признания сделки недействительной на основании ст. 178 может служить не всякое, а лишь существенное заблуждение. Хотя аналогичное указание содержалось в российском законодательстве и раньше (см. ст. 32 ГК 1922 г., ст. 57 ГК 1964 г.), действующий ГК впервые раскрыл понятие существенного заблуждения, отнеся к нему заблуждение относительно: а) природы сделки; б) тождества ее предмета; в) таких качеств ее предмета, которые значительно снижают возможности его использования по назначению.
При этом под заблуждением относительно природы сделки понимается несоответствие достигнутого результата той цели, к которой стремился и которая имелась в виду участником, действовавшим под влиянием заблуждения. Иными словами, вместо одной сделки, которую желала заключить одна из сторон (например, вместо договора хранения), стороны в действительности совершили иную сделку (например, договор аренды). Природа (характер) сделки - это совокупность признаков, позволяющих отличить один тип сделки от другого. Поэтому если заблуждение касалось не типа сделки, а каких-то ее отдельных условий (например, возмездности, срока и т.д.), комментируемая статья применению не подлежит.
Заблуждение относительно тождества предмета сделки означает, что одна или обе стороны сделки имели ошибочное представление о том, что представляет собой в действительности ее предмет. Так, стороны договора купли-продажи экземпляра произведения изобразительного искусства могли заблуждаться относительно его подлинности; заказчик услуги мог иметь ошибочное представление о ее характере и т.п.
В качестве существенного рассматривается также заблуждение относительно качеств предмета, но лишь при условии, если последние значительно снижают возможности его использования по назначению. В данном случае налицо ситуация, когда сделка заключена в отношении того предмета, который имелся в виду, но сам этот предмет не обладает теми качествами, в которых нуждается участник сделки. Примером может служить приобретение объекта, который по своим техническим показателям несовместим с техническими устройствами покупателя.
Последний вид заблуждения надлежит отличать от случая нарушения условия о качестве. Если предмет по условиям договора в соответствии с требованиями закона или обычно предъявляемыми требованиями должен иметь определенные качественные характеристики, но фактически ими не обладает, налицо нарушение обязательства, влекущее за собой соответствующие последствия.
Особые правовые последствия наступают и тогда, когда продавец при заключении договора был поставлен покупателем в известность о конкретных целях приобретения товара, но несмотря на это, передал покупателю товар, не пригодный для использования в соответствии с указанными целями. В данном случае основания для применения ст. 178 отсутствуют и наступают последствия, предусмотренные ст. 475 ГК.
3. Перечень оснований для признания сделки недействительной как заключенной под влиянием существенного заблуждения является исчерпывающим. Видимым преимуществом такого подхода является определенность в возможностях оспаривания данного вида сделок.
Несмотря на это, данное решение небесспорно, поскольку лишает участников оборота права ссылаться на иные основания, даже если последние имеют для них существенное значение (например, бесспорно, что для некоторых видов сделок заблуждение в субъекте является существенным). Поэтому более целесообразно было бы придать указанному перечню примерный характер.
При реализации этого предложения более оправданным выглядело бы указание абз. 2 п. 1 ст. 178 на то, что заблуждение относительно мотива сделки не имеет существенного значения. Сейчас оно является излишним в связи с исчерпывающим перечнем тех видов заблуждений, которым придается юридическое значение. Само по себе данное положение никаких сомнений не вызывает в связи с тем, что мотив лежит за пределами состава сделки, а стабильность гражданского оборота не может ставиться в зависимость от того, по каким побудительным причинам его участники вступают в договорные отношения друг с другом. Это тем более оправданно, что закон предоставляет участникам оборота возможность придать мотиву юридическое значение, заключив условную сделку.
4. Обстоятельства, служащие основаниями для признания рассматриваемой сделки недействительной, следует отличать от причин возникновения заблуждения. Для оспаривания сделки последние не имеют никакого значения. Заблуждение может быть результатом собственных ошибочных представлений заблуждавшегося, может возникнуть под воздействием поведения контрагента или действий третьих лиц, а также любых внешних обстоятельств. Важно лишь, чтобы не было преднамеренного введения лица в заблуждение, т.е. обмана, поскольку в этом случае сделка должна квалифицироваться по ст. 179 ГК.
Вместе с тем причины заблуждения подлежат учету при применении последствий недействительности рассматриваемой сделки.
5. В качестве общего последствия недействительности сделки, совершенной под влиянием заблуждения, выступает взаимная реституция, т.е. возврат сторонами друг другу всего полученного по сделке. При этом правом на предъявление иска обладает лишь тот участник сделки, который действовал под влиянием заблуждения. Если в таком положении находились обе стороны сделки, в качестве истца может выступать любая из них.
Дополнительным последствием недействительности сделки служит возмещение одной стороной сделки причиненного другой стороне реального ущерба (абз. 2 п. 2 ст. 178). Закон исходит из того, что такая обязанность лежит на том участнике сделки, который действовал под влиянием заблуждения. При этом не имеет значения, имеется ли вина данной стороны в возникновении заблуждения: даже если заблуждение возникло по обстоятельствам, не зависящим от заблуждавшейся стороны, она должна возместить другой стороне реальный ущерб.
По-иному складывается ситуация, если заблуждение возникло по вине другой стороны сделки. Во-первых, ее вина в возникновении заблуждения должна быть доказана заблуждавшейся стороной. Во-вторых, имеет значение форма ее вины. Если она действовала умышленно, налицо обман, в силу чего сделка квалифицируется по ст. 179 ГК. Поэтому вина данной стороны должна иметь форму неосторожности.
По смыслу закона в случае возникновения заблуждения по вине обеих сторон подлежат применению правила закона о смешанной ответственности (ст. 404 ГК).

 

(ст. 178, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 179. Недействительность сделки, совершенной под влиянием обмана, насилия, угрозы, злонамеренного соглашения представителя одной стороны с другой стороной или стечения тяжелых обстоятельств

 

Комментарий к статье 179

1. Комментируемая статья объединяет пять составов недействительных сделок, общей чертой которых является дефект внутренней воли совершивших их лиц. При этом в сделке, заключенной благодаря злонамеренному соглашению представителя одной стороны с другой стороной, воля лица (представляемого) на совершение сделки вовсе отсутствует, а в остальных случаях участники сделки действуют под влиянием таких внешних факторов, которые исключают свободное формирование их воли на совершение сделки. Сближает все эти сделки и то, что дефект воли одного из участников сделки возникает под воздействием другой стороны или по крайней мере используется ею в своих интересах.
Правила ст. 179 распространяются на сделки как граждан, так и юридических лиц. Известной спецификой в этом плане обладают лишь правила о кабальных сделках, применение которых к сделкам с разным субъектным составом, в частности с участием предпринимателей, имеет определенные особенности.
Указанные обстоятельства предопределили отнесение всех рассматриваемых сделок к числу оспоримых, а также применение к ним одинаковых правовых последствий их недействительности.
Наконец, моментом, объединяющим рассматриваемые сделки, является также то, что нередко действия одного из участников сделки одновременно образуют состав административного правонарушения или даже уголовного преступления. В частности, УК наряду с традиционными составами преступлений, предусматривающими уголовную ответственность за побои (ст. 116 УК), истязание (ст. 117 УК), угрозу убийством (ст. 119 УК), причинение тяжкого вреда здоровью (ст. 111 УК), мошенничество (ст. 159 УК) и др., установил специальную ответственность за "принуждение к совершению сделки или отказ от ее совершения под угрозой применения насилия, уничтожения или повреждения чужого имущества, а равно распространения сведений, которые могут причинить существенный вред правам и законным интересам потерпевшего или его близких" (ст. 179 УК).
Статья 179 сравнительно редко применяется на практике, хотя подпадающие по ее действие сделки совершаются достаточно часто. Это объясняется как трудностями в доказывании оснований признания данных сделок недействительными, так и тем, что права потерпевших нередко восстанавливаются в рамках уголовного судопроизводства, что является для них более простым и выгодным.
Наряду с общими моментами, каждый из составов рассматриваемых сделок обладает определенной спецификой.
2. Под обманом понимается намеренное введение в заблуждение участника сделки его контрагентом или иным лицом, непосредственно заинтересованным в данной сделке. Если сделка совершена под влиянием обмана, допущенного посторонним лицом (например, лицом, желающим просто причинить вред одному из ее участников), для применения последствий, предусмотренных ст. 179, нет оснований и такая сделка может быть квалифицирована по ст. 178 ГК.
Обман может касаться не только элементов самой сделки, но и затрагивать обстоятельства, находящиеся за ее пределами, в частности относиться к мотиву сделки. Важно лишь, чтобы обман касался таких существенных моментов, под влиянием которых сторона пошла на заключение сделки, которая бы никогда не состоялась, если бы лицо имело истинное представление о действительности.
Сам обман может выражаться как в активных действиях недобросовестного участника (сообщение им контрагенту ложных сведений, представление подложных документов и т.п.), так и в воздержании от действий, которые он должен был совершить (умышленное умолчание об обстоятельствах, имеющих существенное значение, и т.п.).
Вместе с тем от обмана, влекущего признание сделки недействительной, следует отличать такие смежные с ним случаи, как неисполнение или ненадлежащее исполнение возникшего из сделки обязательства. Так, продавец, осведомленный о дефектах отчуждаемого им имущества, но не сообщивший о них покупателю, будет отвечать за ненадлежащее исполнение договора купли-продажи (ст. ст. 475 - 476 ГК). Напротив, если будет доказано, что продавец продал вещь, скрыв то, что она является краденой или подлежит уничтожению, сделка по требованию покупателя может быть признана недействительной как заключенная под влиянием обмана.
Не могут считаться обманом в смысле ст. 179 и такие действия контрагента, как его отказ от обещаний, не облеченных в требуемую законом форму (например, отказ продавца от устного обещания заменить не подошедшую покупателю вещь при отсутствии указаний на это в договоре купли-продажи), от обещаний, не имеющих юридической силы (например, отказ от обещания жениться) и от обещаний совершить противоправные действия (например, отказ от обещания оказать незаконное содействие в решении интересующего контрагента вопроса).
3. Насилием по смыслу комментируемой статьи считается физическое воздействие как на самого участника сделки, так и на его родных и близких с целью заставить его совершить сделку. Насилие может выражаться в нанесении побоев, истязании, причинении телесных повреждений, насильственном удержании и т.п. Объектом насильственных действий может быть не только личность (физическая неприкосновенность) участника сделки или его близких, но и принадлежащее им имущество (повреждение автомашины, поджог дома и т.п.).
Лицом, совершающим указанные насильственные действия, может оказаться не только сторона в сделке или лицо, имеющее в ней непосредственную заинтересованность, но и любое лицо, действующее по их поручению или даже по собственной инициативе, но в их интересах. Например, насильственные действия по отношению к должнику, которого силой заставили подписать заведомо невыгодную для него сделку в целях погашения существующего долга, подпадают под действие ст. 179 независимо от того, кем они совершены. Важно лишь, чтобы сам контрагент был осведомлен о подобных действиях и воспользовался в своих интересах беспомощным состоянием своего контрагента.
4. В отличие от насилия угроза представляет собой неправомерное психическое воздействие на сторону в сделке с целью понудить ее к совершению сделки под страхом применения насилия, причинения душевных страданий, распространения порочащих сведений и т.п. Для того чтобы угроза опорочила сделку, она должна отвечать следующим признакам.
Во-первых, угроза должна быть существенной, т.е. состоять в возможности причинения зла достаточно значимым ценностям (жизни, здоровью, личной и деловой репутации и т.п.). Оценка существенности угрозы во многом зависит от личных качеств потерпевшего, его привязанностей, ценностных ориентиров и т.п.
Во-вторых, требуется, чтобы угроза была реальной, т.е. способной к осуществлению в действительности. Реальность угрозы определяется как степенью вероятности ее осуществления (которая, в свою очередь, зависит от личности угрожающего, имеющихся у него возможностей и т.п.), так и самой возможностью ее реализации (так, едва ли современного человека способна испугать угроза заколдовать или напустить порчу).
В-третьих, угроза может исходить не только от стороны в сделке или выгодоприобретателя, но и от любого лица. Необходимо лишь доказать, что сторона в сделке знала о том, что воля контрагента сформировалась не свободно, а под влиянием данной угрозы.
В-четвертых, как правило, не имеет значения, касается ли угроза правомерных или противоправных действий. Например, угроза сообщить в милицию о совершенном контрагентом преступлении точно так же порочит сделку, как и угроза совершить в отношении его преступные действия. В обоих случаях воля лица на сделку формируется под воздействием внешних факторов и не отражает истинной воли этого лица.
Исключение, однако, образует случай, когда правомерные действия, которые контрагент угрожает совершить, привели бы к такому же результату, что и сделка, совершенная под влиянием угрозы. Так, угроза обратиться в суд с требованием о замене вещи, в которой обнаружились существенные недостатки, никак не порочит сделку по замене данной вещи, совершенную продавцом под воздействием этой угрозы.
5. Под злонамеренным соглашением представителя одной стороны с другой стороной понимается умышленный сговор представителя с третьим лицом в ущерб интересам представляемого. По сути дела данный случай является особой разновидностью сделки, совершенной под влиянием обмана. Вместо того чтобы заключить сделку, которую желал совершить представляемый, представитель, пользуясь предоставленными ему полномочиями, вступает в сговор с третьим лицом и совершает сделку, невыгодную для представляемого. При этом формально он не выходит за рамки предоставленных ему полномочий, в силу чего невозможна квалификация заключенной сделки ни по ст. 174, ни по ст. 183 ГК.
Непременным условием признания такой сделки недействительной на основании ст. 179 является доказательство сговора представителя и третьего лица. Сделать это на практике достаточно трудно, поскольку невыгодность сделки для представляемого (завышенная или заниженная цена, невыгодные условия и т.п.) сама по себе может служить лишь косвенным доказательством наличия данного сговора. Однако если доказательства сговора имеются, не имеет значения, получили ли его участники какую-либо выгоду от сделки.
Рассматриваемые сделки следует отличать от сделок, связанных с выходом представляемого за пределы предоставленных ему полномочий (ст. 183 ГК). Такие сделки не порождают для представляемого правовых последствий, если только он впоследствии их не одобрит.
6. Совершение сделки вследствие стечения тяжелых обстоятельств как основание для признания ее недействительной характеризуется следующими признаками. Прежде всего, сделка должна быть совершена на крайне невыгодных для нуждающейся стороны условиях. Это означает, что условия сделки должны быть не просто неблагоприятными для одной из ее сторон (что происходит весьма часто), а резко отличаться от обычных условий такого рода сделок. Иными словам, кабальность сделки должна быть очевидной и не нуждаться в особом доказывании.
Далее, потерпевший должен доказать, что был вынужден пойти на совершение кабальной для него сделки под влиянием стечения тяжелых для него обстоятельств. Такими обстоятельствами могут быть признаны, как правило, лишь чрезвычайные события (острая потребность в средствах для оплаты операции и приобретения лекарств, необходимость возмещения причиненного вреда и т.п.). Напротив, если невыгодная сделка совершена по легкомыслию, неопытности, под влиянием азарта и т.п., для признания ее недействительной по ст. 179 нет оснований.
Наконец, другая сторона в сделке должна быть осведомлена о тяжелом положении своего контрагента и сознательно использовать это обстоятельство в своих интересах. При этом не имеет значения, попал ли потерпевший в такое положение вследствие обстоятельств, зависящих от другого участника сделки, или это произошло совершенно независимо от него. Не играет роли и то, действует ли сторона в сделке активно (т.е. сама предлагает заключить кабальную сделку) или просто принимает предложение своего контрагента, который сам сформулировал кабальные условия договора. Юридически значимым является лишь само знание стороны о том, что сделка совершается другой стороной вынужденно, под воздействием стечения тяжелых обстоятельств.
Хотя в целом правила ст. 179 о кабальных сделках приложимы к любым гражданско-правовым сделкам, их применение к сделкам предпринимательского характера должно быть особенно взвешенным. При желании элемент кабальности может быть обнаружен почти в любой сделке, направленной на получение прибыли. Однако убытки, вызванные экономическими просчетами, и несостоявшиеся надежды "сорвать куш" не могут покрываться за счет других участников оборота с помощью ссылок на кабальность сделок. Поэтому в качестве кабальных могут признаваться лишь такие сделки с участием предпринимателей, которые действительно совершены под влиянием обстоятельств, относящихся или по крайней мере близких к обстоятельствам непреодолимой силы.
7. Требование о признании сделки недействительной на основании ст. 179 может быть заявлено лишь самим потерпевшим, а если это невозможно (например, в случае его смерти или признания его недееспособным) - его законным представителем или другими заинтересованными лицами (например, наследниками).
Однако, исходя из обстоятельств дела (необратимость последствий исполнения сделки, интересы самого потерпевшего и т.п.), суд может признать сделку действительной полностью или частично (ст. 180 ГК).
8. В качестве общего последствия недействительности сделок рассматриваемой группы комментируемая статья устанавливает одностороннюю реституцию, при которой потерпевшей стороне возвращается другой стороной все полученное ею по сделке (при невозможности возвратить полученное в натуре возмещается его стоимость в деньгах), а полученное (причитающееся) потерпевшей стороной обращается в доход РФ. По смыслу закона данное последствие применяется лишь в случае, если сделка хотя бы частично исполнена. Если же стороны не успели приступить к исполнению сделки, дело ограничивается констатацией ее недействительности.
Помимо этого, потерпевшему возмещается другой стороной реальный ущерб, наличие и размер которого должен доказать потерпевший.

 

(ст. 179, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 180. Последствия недействительности части сделки

 

Комментарий к статье 180

1. Под частью сделки в комментируемой статье понимается одно или несколько условий сделки, которые могут касаться срока, способа и места ее исполнения, цены сделки, способов обеспечения исполнения и других элементов ее содержания. Однако по смыслу закона ст. 180 подлежит расширительному толкованию, поскольку применяется не только тогда, когда недействительной оказывается часть сделки в точном смысле, но и тогда, когда сделка имеет иные дефекты, в частности связанные с ее субъектным составом или формированием внутренней воли. Например, если несовершеннолетним в возрасте от 14 до 18 лет совершена сделка с имуществом, частью из которого он мог распоряжаться самостоятельно, а другой частью - только с согласия родителей (попечителей), сделка может быть признана недействительной лишь в соответствующей части. Аналогичным образом дело обстоит со сделками с пороками воли: если воля на совершение сделки сформировалась неправильно лишь в отношении какой-то ее части, а в остальной части все обстояло нормально, то сделка может быть оспорена тоже лишь в какой-то своей части.
Таким образом, правила ст. 180 приложимы ко всем составам недействительных сделок, предусмотренным § 2 гл. 9 ГК, за исключением сделок, совершенных гражданином, признанным недееспособным (ст. 171 ГК).
2. В качестве условия сохранения действительности сделки в целом, при том что отдельная ее часть ничтожна или оспорена заинтересованным лицом, комментируемая статья выдвигает предположение о том, что сделка была бы совершена и без включения недействительной ее части.
Если обе стороны с этим согласны, дело ограничивается исключением соответствующего условия из сделки или внесением в сделку иных корректив. Если же по этому поводу возникает спор, каждая из сторон вправе доказывать, насколько существенной для нее является недействительная часть сделки.
Однако если часть сделки, признанная недействительной, образует или включает в себя условие, которое является для данной сделки существенным в соответствии с законом (см. ст. 432 ГК и коммент. к ней), недействительной будет вся сделка.
3. В ряде норм ГК и других законов содержатся прямые указания на действительность сделок, включающих в свой состав недействительные части. Например, законодатель объявляет заведомо недействительными соглашения об ограничении по сравнению с законом размера ответственности в договорах, заключаемых предпринимателями с гражданами-потребителями (см., например, п. 2 ст. 400 ГК, ст. 16 Закона о защите прав потребителей и др.).

 

(ст. 180, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

Статья 181. Сроки исковой давности по недействительным сделкам

 

Комментарий к статье 181

1. В своей первоначальной редакции, действовавшей с 1 января 1995 г. по 25 июля 2005 г., комментируемая статья устанавливала специальные сроки исковой давности: для требования о применении последствий недействительности ничтожной сделки - 10 лет, а для требования о признании оспоримой сделки недействительной и о применении последствий ее недействительности - 1 год.
Причины, по которым законодатель столь различно подходил к установлению сроков заявления требования по оспоримым и ничтожным сделкам на первый взгляд легко объяснимы и оправданны. Ничтожные сделки являются недействительными независимо от признания их судом таковыми, а лежащие в основе их недействительности дефекты, как правило, неустранимы и нарушают публичный интерес. Кроме того, многие из ничтожных сделок социально опасны. Поэтому необходим достаточно длительный срок, в течение которого могут быть устранены последствия, связанные с их ничтожностью.
В отличие от них оспоримые сделки нарушают интересы только участников этих сделок и поэтому считаются действительными, если не будут оспорены одним из участников. Интересы гражданского оборота требуют, чтобы возможность этого была предельно ограничена во времени. Вместе с тем у потерпевшего должно быть достаточное время для защиты своих интересов, нарушенных оспоримой сделкой. По мнению законодателя, годичный срок является для этого вполне достаточным.
Однако, учитывая известную произвольность в отнесении недействительных сделок к числу оспоримых и ничтожных (подробнее об этом см. коммент. к ст. 166 ГК), установление по отношению к ним таких различных по продолжительности сроков давности вряд ли было оправданным.
Федеральным законом от 21 июля 2005 г. N 109-ФЗ "О внесении изменения в статью 181 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации", принятым по инициативе Президента РФ, комментируемая статья изложена в новой редакции. Главным новшеством стал отказ от специального (10-летнего) срока давности по требованиям о применении последствий недействительности ничтожной сделки. Кроме того, комментируемая статья ныне сформулирована более корректно, так как ранее создавалось впечатление, что с истечением исковой давности лицо лишается самого права на предъявление иска.
2. Установленный ст. 181 (в редакции ФЗ от 21 июля 2005 г.) срок исковой давности по требованию о применении последствий недействительности ничтожной сделки применяется также к требованиям, ранее установленный ГК срок предъявления которых не истек до дня вступления в силу ФЗ от 21 июля 2005 г. Последний вступил в силу со дня его официального опубликования в "Российской газете" от 26 июля 2005 г. Это означает, что если до 26 июля 2005 г. прошло более трех лет с момента начала течения исковой давности по требованию о применении последствий не действительности ничтожной сделки, данное требование должно считаться задавненным, однако лишь при условии, что иск не был заявлен. Напротив, если соответствующий иск был предъявлен до 26 июля 2005 г., хотя и не был на эту дату рассмотрен судом по существу, производство по нему должно продолжаться в общем порядке.
3. Комментируемая статья по-разному определяет не только продолжительность, но и начало течения исковой давности по требованию о применении последствий недействительности ничтожной сделки и по требованию о признании оспоримой сделки недействительной и о применении последствий ее недействительности.
В первом случае давность начинает течь со дня, когда началось исполнение сделки. Это означает, что в данном случае не действует общее правило ст. 200 ГК о том, что давность течет со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права. Кроме того, закон в этом плане не придает значения тому, когда была совершена сделка. Наконец, если не началось исполнение ничтожной сделки, не началось и течение исковой давности для требования о применении последствий ее недействительности.
Во втором случае, напротив, в основном действует общее правило о начале течения исковой давности, т.е. ее начало привязано к субъективному моменту - дню, когда истец узнал или должен был узнать об основаниях для признания сделки недействительной. Лишь для сделок, совершенных под влиянием насилия или угрозы, годичный срок исчисляется со дня их прекращения, т.е. с момента, когда угроза миновала, насилие прекратилось и т.п.
4. Статья 181 в своей новой редакции вновь оставляет открытым вопрос о сроке давности для требования о признании ничтожной сделки недействительной. В настоящее время теоретически возможны два варианта ответа на него, а именно что:
а) давность по данному требованию является такой же, что и по требованию о применении последствий недействительности ничтожной сделки, т.е. три года. Данное решение базируется на близости рассматриваемых требований и, как следствие, необходимости одинакового подхода к сроку их заявления, а также на том, что в этом случае применяется общий срок исковой давности, составляющий три года;
б) требование о признании сделки ничтожной может быть заявлено независимо от времени ее совершения и исполнения. Иными словами, на это требование не распространяется исковая давность. Данный вывод представляется наиболее оправданным с теоретической точки зрения, поскольку требование о признании сделки ничтожной представляет собой установительное притязание, которое по самой своей природе не подвержено какой-либо давности (подробнее об этом см. коммент. к ст. 208 ГК).

 

(ст. 181, "Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: Учебно-практический комментарий" (постатейный) (под ред. А.П. Сергеева) ("Проспект", 2010))

 

"Право и экономика", 2010, N 4

 

НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ СДЕЛОК: АКТУАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ ПРИМЕНЕНИЯ ОТДЕЛЬНЫХ НОРМ ГРАЖДАНСКОГО КОДЕКСА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

 

В статье рассматриваются проблемы применения норм о недействительности сделок, нашедшие свое отражение в положении о том, что ничтожная сделка недействительна независимо от признания ее таковой судом, а также в сложившейся практике вынесения решений о признании ничтожных сделок недействительными без применения последствий их недействительности.

В Гражданском кодексе РСФСР 1964 г. отсутствовала норма, предусматривающая недействительность сделки без соответствующего судебного решения, как это установлено в действующей редакции п. 1 ст. 166 ГК РФ относительно ничтожных сделок. Сделка, тем более исполненная, признавалась недействительной по решению суда или арбитража. Практически исключалась возможность считать сделку недействительной без такого решения.

Отрицательный момент заключается в том, что ничтожность сделки может быть настолько явной, что нет необходимости производить какие-то дополнительные процедуры для констатации данного факта.
Однако можно отметить и положительный момент - никто не может рассматривать сделку как недействительную без соответствующего решения, что имеет значение для стабильности гражданского оборота.
В юридической литературе высказывается мнение о том, что ничтожные сделки, так же как и оспоримые, нуждаются в объявлении их недействительными компетентным органом, т.е. судом общей юрисдикции или арбитражным судом [1].
Признание ничтожной сделки недействительной имеет принципиальное значение в ряде случаев: например, если такая сделка уже повлекла передачу имущества другому лицу или если кто-либо оспаривает наличие оснований ничтожности сделки [2].
Вместе с тем автоматическое применение охранительных мер не всегда оправданно и может быть ошибочным. В частности, нарушение формы сделки, требующей нотариального оформления, отнюдь не всегда вызвано попыткой сторон обойти закон, а автоматическое лишение силы юридического акта иногда приводит к существенному нарушению интересов одного из контрагентов [3].
Существует и противоположная точка зрения, заключающаяся в том, что ничтожная сделка согласно Гражданскому кодексу РФ недействительна независимо от судебного решения.
Буквальное толкование норм Гражданского кодекса РФ позволяет утверждать, что ничтожная сделка недействительна независимо от признания ее таковой судом, что в принципе означает лишь одно - в суд можно не обращаться.
Однако в практике применения норм о недействительности сделок нашли отражение факты, когда неясность норм института недействительности сделок приводит к следующим последствиям: должностные лица государственных органов самостоятельно устанавливают ничтожность сделок, и ст. 166 ГК РФ понимается таким образом, что любое лицо может установить факт ничтожности сделки без обращения в суд [4].
Аналогичную позицию о порядке применения норм о недействительности сделок в определенных случаях занимают и органы предварительного расследования. Так, по одному из уголовных дел о злоупотреблении полномочиями (ст. 201 УК РФ) <1> орган предварительного расследования в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого объективную сторону злоупотребления полномочиями обосновал заключением ряда ничтожных сделок, не имея на то соответствующего судебного решения.
--------------------------------
<1> Уголовное дело N 2341/05-9 (Архив Следственного управления при Красногвардейском РУВД г. Санкт-Петербурга).

 

Таким образом, сделка стала недействительной в силу признания ее таковой не судом, а органом предварительного расследования.
Обозначенная проблема в правоприменительной практике стоит достаточно остро. Отсутствие единообразного подхода к указанной проблеме среди правоприменителей подтверждается проведенным исследованием <2>.
--------------------------------
<2> В ходе проведенного исследования в ноябре - декабре 2009 г. было интервьюировано 194 судьи гражданско-правовой коллегии: Федерального арбитражного суда Дальневосточного округа, Федерального арбитражного суда Восточно-Сибирского округа, Федерального арбитражного суда Западно-Сибирского округа, Федерального арбитражного суда Московского округа, Арбитражного суда Алтайского края, Арбитражного суда Омской области, Арбитражного суда Хабаровского края, Пятого арбитражного апелляционного суда (г. Владивосток), Шестого арбитражного апелляционного суда (г. Хабаровск), Седьмого арбитражного апелляционного суда (г. Томск), Тринадцатого арбитражного апелляционного суда (г. Санкт-Петербург).

 

Распределение ответов респондентов на вопрос "Считаете ли вы, что ничтожные сделки нуждаются в объявлении их недействительными судом?" см. в табл. 1.

 

Таблица 1

Opusmagnus1

Полагаем, что судебная практика наглядно иллюстрирует необходимость рассмотрения и удовлетворения требований о признании ничтожной сделки недействительной только в судебном порядке. Например, необходимость обращения в суд возникает в тех случаях, когда незаконность содержания сделки не может быть выявлена иным способом. Так, если право собственности на отчуждаемое имущество зарегистрировано в Едином государственном реестре прав за одним лицом, а отчуждателем по сделке является другое лицо, то из самого этого факта ясно, что содержание сделки противоречит положениям ст. 209 ГК РФ, в силу которой права владения, пользования и распоряжения имуществом принадлежат его собственнику.
Однако в тех случаях, если право собственности на объект недвижимости не зарегистрировано либо государственная регистрация оспаривается другим лицом, считающим себя собственником этой недвижимости или его части (созастройщик, супруг, наследник, фактически вступивший во владение наследственным имуществом, лицо, по мнению которого оно незаконно не включено в договор приватизации квартиры, и т.п.), недействительность сделки не очевидна. В таких ситуациях возникает сложное правоотношение, в состав которого наряду с правоотношением, связанным с совершением сделки, входит правоотношение, связанное с приобретением права собственности. Поэтому, прежде чем прийти к выводу о ничтожности сделки по основанию, предусмотренному ст. 168 ГК РФ, необходимо именно в судебном порядке установить обстоятельства, свидетельствующие о наличии у истца права собственности на предмет оспариваемой сделки. В этом случае без обращения в суд факт недействительности сделки установлен быть не может.
Таким образом, закрепленное в действующем гражданском законодательстве положение о том, что ничтожная сделка недействительна независимо от признания ее таковой судом, не может быть реализовано на практике в полном объеме. При этом правоприменительная практика должна быть непосредственно основана на конкретных положениях закона. Необходимо выяснить, насколько правомерными в условиях действующего законодательства являются подобные исковые требования и какое решение существующих противоречий может быть предложено.
Определяющую роль для рассмотрения судами требований о признании ничтожных сделок недействительными играет Постановление Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 1 июля 1996 г. N 6/8 "О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации". Из названного Постановления следует, что отказ суда от принятия к производству исков о признании недействительными сделок, которые в силу прямого указания закона относятся к категории ничтожных, мог бы негативным образом повлиять на обеспечение защиты субъективных прав, нарушенных такими сделками. В соответствии с п. 32 указанного Постановления ГК РФ не исключает возможности предъявления исков о признании недействительной ничтожной сделки. Споры по таким требованиям подлежат разрешению судом в общем порядке по заявлению любого заинтересованного лица.
Следует отметить, что в п. 32 указанного Постановления N 6/8 установлено, что при удовлетворении иска в мотивировочной части решения суда о признании сделки недействительной должно быть указано, что сделка является ничтожной, и в этом случае последствия недействительности ничтожной сделки применяются судом по требованию любого заинтересованного лица либо по собственной инициативе. Однако на практике частым явлением становится вынесение решения о признании ничтожной сделки недействительной без применения последствий недействительности, когда указание на ничтожность сделки входит в резолютивную часть судебного решения.
Распределение ответов респондентов на вопрос "Допустимо ли признание исполненной сделки недействительной без применения последствий ее недействительности?" см. в табл. 2.

 

Таблица 2

Opusmagnus2Такой подход не только не восстанавливает нарушенное право истца, но ведет к правовой неопределенности и влечет дальнейшие споры, что можно подтвердить примерами.

Пример. Так, в 2008 г. государственное унитарное предприятие, не получив согласия собственника, продало нежилое помещение товариществу с ограниченной ответственностью, которое, в свою очередь, в 2009 г. продало его другому лицу <3>. Таким образом, в течение нескольких лет это помещение продавалось неоднократно. Первый договор по иску собственника имущества был признан недействительным, так как в соответствии с п. 2 ст. 295 ГК РФ предприятие не вправе продавать принадлежащее ему на праве хозяйственного ведения недвижимое имущество без согласия собственника. В дальнейшем было принято несколько судебных решений о признании недействительными всех последующих договоров. Однако это не привело к возвращению проданного помещения государственному предприятию, поскольку последний его покупатель признан добросовестным приобретателем. В то же время положение этого покупателя изменяется - раньше он считался собственником, а теперь получил иной статус. Сможет ли он без проблем зарегистрировать свое право собственности, притом что договор купли-продажи судебным решением признан недействительным? Если право собственности все же зарегистрировано, то все равно возникает вопрос: на основании каких положений закона можно отказать в признании такой регистрации недействительной, коль скоро недействительным является само основание возникновения права собственности?
--------------------------------
<3> Постановление Федерального арбитражного суда Северо-Западного округа от 28 апреля 2008 г. по делу N А04-13129/2008 (Архив ФАС Северо-Западного округа).

 

Были рассмотрены более десяти дел, однако проданное помещение государственное предприятие возвратить так и не смогло. Если принять необходимость применения последствия недействительности ничтожной сделки, а не ограничиваться констатацией ее недействительности (ничтожности), то подобных примеров можно избежать, что только повысит авторитет судебной власти.

Представляется, что неисполнимое решение суда или то, которое в принципе ничего не решает, а лишь ведет к правовой неопределенности, не имеет права на существование. Если бы недействительность исполненного договора и применение последствий его недействительности рассматривались как неразрывно связанные между собой требования или, по сути, как одно требование, то уже при оспаривании первого договора суд должен был бы отказать в иске. Действительно, имущества у покупателя не сохранилось, что в силу п. 2 ст. 167 ГК РФ влечет возмещение его стоимости, но стоимость имущества продавец уже получил при исполнении договора купли-продажи.
Исходя из содержания закона, имея в виду ст. 12 ГК РФ, в которой предусмотрены такие способы защиты гражданского права, как признание оспоримой сделки недействительной, применение последствий ее недействительности и применение последствий недействительности ничтожной сделки, а также ст. 5 Федерального конституционного закона "Об арбитражных судах в Российской Федерации", ст. 2 Арбитражного процессуального кодекса РФ, в силу которых задачами судопроизводства является защита нарушенных или оспариваемых прав и законных интересов, нельзя признать именно исполненную сделку недействительной без применения последствий ее недействительности.
Результаты проведенного исследования и статус респондентов позволяют говорить о необходимости совершенствования гражданского законодательства и практики его применения в области недействительности сделок.

 

Список литературы

1. Рабинович Н.В. Недействительность сделок и ее последствия. Л.: Изд-во ЛГУ, 1960. С. 71.
2. Витрянский В.В. Недействительность сделок в арбитражно-судебной практике: Гражданский кодекс России: Проблемы. Теория. Практика. М., 1998. С. 132.
3. Илларионова Т.И. Механизм действия гражданско-правовых охранительных мер: Учебное пособие / Отв. ред. М.Я. Кириллова. Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1980. С. 47.
4. Цыганков Э. Суд позади, но проблемы остались // Экономика и жизнь. 1996. N 18. С. 22.

 

(Статья: Недействительность сделок: актуальные вопросы применения отдельных норм Гражданского кодекса Российской Федерации (Желонкин С.С.) ("Право и экономика", 2010, N 4))

 

 

ПРИЗНАНИЕ СДЕЛКИ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ И ПРИМЕНЕНИЕ ПОСЛЕДСТВИЙ ЕЕ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ В ВИДЕ РЕСТИТУЦИИ КАК СПОСОБЫ ЗАЩИТЫ ГРАЖДАНСКИХ ПРАВ <*>

 

С.В. ПОТАПЕНКО, А.В. ЗАРУБИН

 

(Окончание. Начало см. "Нотариус", 2010, N 2)

 

--------------------------------
<*> Potapenko S.V., Zarubin A.V. Invalidation of transaction and application of consequences of invalidity thereof in the form of restitution as a means of protection of civil rights.

 

Потапенко С.В., председатель Волгоградского областного суда, заслуженный юрист Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор.

Зарубин А.В., судья Верховного Суда Республики Хакасия, кандидат юридических наук, доцент.

 

Окончание статьи, опубликованной в журнале "Нотариус" N 2 за 2010 г. В продолжение темы о признании сделки недействительной и применении последствий ее недействительности в виде реституции рассматривается порядок предъявления и рассмотрения иска о реституции. Иск рассматривается как способ защиты гражданских прав, так как направлен на возврат вещи лицу, лишившемуся ее во исполнение недействительной сделки. В статье говорится о реституционном иске как иске, направленном на возврат вещи в натуре, оставляя в стороне реституционный иск как иск о возмещении стоимости переданного имущества.

 

Ключевые слова: реституция, иск, защита права, право собственности, владение, владелец, возврат владения, приобретатель, сделка, признание сделки недействительной.

 

The end of the article published in journal "Notary" N 2, 2010. In continuation of the topic on invalidation of transaction and application of consequences of invalidity thereof in the form of restitution the authors consider the procedure of filing and consideration of the suit on restitution. The suit is considered as a means of protection of civil rights as it is aimed at return of a thing to a person who lost it in execution of invalid transaction. The article deals with restitution suit as a suit aimed at return of a thing in kind leaving aside the restitution suit as a suit on compensation of the cost of transferred property.

 

Key words: restitution, suit, protection of a right, right of ownership, possession, possessor, return of possession, acquirer, transaction, invalidation of transaction.

 

Что касается иска о реституции, то он как способ защиты гражданских прав направлен на возврат вещи лицу, лишившемуся ее во исполнение недействительной сделки <1>. Поскольку иск о реституции применяется только при установлении факта недействительности сделки, что означает отрицание законных оснований владения приобретателя, он становится похожим на виндикационный иск, направленный на истребование вещи из чужого незаконного владения. Видимо, эта близость породила весьма распространенное мнение о реституции как одном из способов защиты права собственности. Да, в большинстве случаев так оно и есть, поскольку к нему прибегают в основном собственники, но не следует забывать, однако, что реституция не является "классическим" способом защиты права собственности, как, например, виндикация, имеющая целью соединить правомочие владения с владением как фактом. Реституция имеет несколько иную цель, прямо не связанную с восстановлением прав (правомочий), и, скорее, направлена на возвращение "голого" владения. Конечно, если прежний владелец был собственником или обладал вещью на ином законном основании, реституция впишется в определение, которое дается способу защиты права собственности, но следует знать, что это будет лишь побочным продуктом реституции, изначально направленной на возврат вещи лицу вне зависимости от прав на это имущество. В этом смысле мы не согласны с К.И. Скловским в том, что реституция "увязывается только с внешним положением вещей и направлена на внешнее восстановление прежнего положения, защищает не столько права, сколько именно фактическую принадлежность имущества (сближаясь тем самым с посессорной защитой)" <2>.
--------------------------------
<1> Здесь и далее в статье мы будем говорить о реституционном иске как иске, направленном на возврат вещи в натуре, оставляя в стороне реституционный иск как иск о возмещении стоимости переданного.

КонсультантПлюс: примечание.
Монография К.И. Скловского "Собственность в гражданском праве" включена в информационный банк согласно публикации - Статут, 2008 (4-е издание, переработанное и дополненное).

<2> Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. М., 2000. С. 317.

 

Направленность реституции на возврат владения исключает возможность ее применения к неисполненным сделкам <3>, а также сделкам, правовая природа которых не предполагает исполнения в виде передачи имущества либо если природа сделки предполагает, что ее исполнение связано с передачей материального объекта, но объект таков, что он не может быть возвращен в натуре в силу своих природных свойств. Применение реституции может ограничиваться в связи с обстоятельствами, связанными с существованием вещи. Так, например, реституция невозможна, если вещь погибла. Иногда имущество продолжает существовать, но оно существенно изменено, а потому с точки зрения права становится другим. Чаще всего это происходит с объектом недвижимости, который достраивается, реконструируется, восстанавливается или другим образом видоизменяется приобретателем. Это обстоятельство тоже исключает реституцию. Напомним, что реституция направлена на возврат имущества от приобретателя. При утрате приобретателем владения, даже если вещь существует в натуре, в реституции должно быть отказано.
--------------------------------
<3> См.: Тархов В.А. Гражданское право. Курс. Общая часть. Уфа, 1998. С. 230.

 

Направленность реституции на возврат владения не делает рассматриваемый нами способ защиты вещным, поскольку в основании его применения лежит недействительная сделка, которая неизбежно накладывает на реституцию отпечаток обязательственных отношений. Во-первых, это выражается в том, что субъектами, понуждаемыми к реституции, могут быть только стороны недействительной сделки или их правопреемники. Причем, как мы уже говорили, не важно, имели ли стороны правовые основания владения имуществом и его передачи. Даже собственник, который может в том или ином случае признаваться заинтересованным лицом в требовании реституции, не всегда может претендовать на прямую передачу имущества ему в порядке реституции, так как для этого есть другие способы защиты гражданских прав. В частности, требование о возврате имущества из чужого незаконного владения (виндикационный иск). Иногда это правило игнорируется судами. Так, удовлетворив иск в части признания договора аренды нежилого помещения недействительным (ничтожным) и отказав в удовлетворении требования о вселении в спорное помещение истца, суды нижестоящих инстанций исходили из того, что поскольку истец не является стороной оспариваемой сделки, к нему не могут быть применены предусмотренные ст. 167 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее - ГК РФ) последствия недействительности этой сделки. Данный вывод нижестоящих судов признан неправомерным, так как, признавая оспариваемый договор аренды ничтожным, суд должен был, по мнению вышестоящего суда, возвратить спорное нежилое помещение истцу, являющемуся собственником данного помещения (Постановление ФАС Московского округа от 3 апреля 2006 г. N КГ-А40/2164-06). Правда, по другим делам суды указывали, что последствия недействительности сделки могут применяться лишь в отношении сторон сделки (Постановление ФАС Северо-Западного округа от 27 июня 2006 г. N А13-15454/2005-24; Постановление ФАС Западно-Сибирского округа от 12 декабря 2006 г. N Ф04-7511/2006(28177А03-36)), и эту позицию следует признать правильной.
Во-вторых, реституция, как правило, имеет взаимный характер, что несвойственно вещно-правовым способам защиты. Такая особенность реституции неоднократно поднимала на практике вопрос о том, может ли двусторонней реституции воспрепятствовать невозможность одной из сторон сделки осуществить возврат полученного по ней. Дилемма здесь состоит в том, что, с одной стороны, закон не ставит двустороннюю реституцию в прямую зависимость от фактической возможности сторон возвратить все полученное по сделке. Кроме того, реституция является обязанностью (п. 2 ст. 167 ГК РФ) контрагента лица, чье требование о признании сделки недействительной и применении последствий ее недействительности признано судом обоснованным. Исполнение обязанности, в отличие от реализации права, не может быть поставлено в зависимость от того, имеет ли обязанное лицо объективную возможность исполнить обязанность или нет. С другой стороны, для того законодатель и предусмотрел двустороннюю реституцию, чтобы обе стороны приводились в первоначальное положение. Если одна из сторон не имеет возможности передать полученное по сделке или по крайней мере возместить ее стоимость в деньгах, реституция приобретает для другой стороны карательный характер, утрачивая свое исконное предназначение.
Полагаем, что суды должны толковать закон буквально, возлагая обязанность по реституции каждый раз, когда для этого есть правовые основания, не вникая в то, имеется ли объективная возможность для исполнения решения суда. Для этого есть специализированная служба - служба судебных приставов и порядок, предусмотренный законом. Однако есть доля разумного и в другом подходе, если касаться частных и очень специфических случаев, поэтому не хотелось бы его отметать с однозначностью, не допускающей возражений. В связи с этим можно привести очень интересную мысль (которая, правда, не нашла поддержки в современной арбитражной практике), высказанную в Обзоре судебной практики ФАС Северо-Кавказского округа о применении последствий недействительности сделок, подготовленном судьями Е.И. Афониной и Ю.В. Ширвис. Так, авторы Обзора, отвечая на вопрос: "Исполнимо ли решение суда о проведении двусторонней реституции, когда с одной стороны - платежеспособное предприятие, а с другой стороны - фактически предприятие-банкрот и денежных средств у него нет? Если да, то каким образом?", ссылаются на протокол от 5 мая 2000 г. семинара-совещания судей ФАС Северо-Кавказского округа. На этом совещании был сделан вывод о том, что не подлежат удовлетворению исковые требования организации-банкрота о применении последствий недействительности ничтожной сделки, заключенной до признания банкротом, если по сделке истец продал имущество по рыночной стоимости. Требование истца в данном случае является формой злоупотребления правом (ст. 10 ГК РФ), поскольку при удовлетворении иска истец получит имущество, но возврат денег (всей суммы) окажется невозможным, так как денежные требования будут удовлетворяться в порядке конкурсного производства. Таким образом, покупателю будут причинены убытки. Однако если стоимость имущества, проданного по оспариваемой сделке, была занижена, то в данной ситуации иск подлежит удовлетворению, в связи с тем что имеет место злоупотребление правом со стороны покупателя, поэтому он должен нести риск неблагоприятных последствий.
В заключение отметим, что в науке гражданского права популярной является дискуссия относительного того, является ли реституция самостоятельным способом защиты гражданских прав. Одни ученые отрицают самостоятельное значение рассматриваемого способа защиты, утверждая, что реституция - разновидность кондикции. Вот что писал, например, Ф.С. Хейфец: "...правовым основанием изъятия имущества при признании сделки недействительной, независимо от юридической характеристики переданного имущества (индивидуально-определенные вещи или вещи, определенные родовыми признаками), является неосновательное приобретение или сбережение имущества" <4>. Аналогично у Д.Н. Кархалева: "Реституцию также возможно рассматривать как разновидность кондикции, поскольку имеет место приобретение имущества без правовых оснований" <5>. Другие считают реституцию разновидностью виндикационного иска (если истребуется индивидуально-определенная вещь) либо разновидностью кондикционного иска (если истребуются родовые вещи или компенсируется стоимость неполученного в деньгах) и т.д. Так, Н.В. Рабинович полагала, что "разница между отдельными группами недействительных сделок может заключаться только в различной судьбе изъятого имущества, а также в порядке осуществления его изъятия (на основании вещно-правового иска о виндикации либо обязательственно-правового требования о выдаче так называемого неосновательного обогащения)" <6>. Третьи признают реституцию самостоятельным способом защиты, выделяя присущие только ей черты. В частности, К.И. Скловский считает необходимым сохранение реституции <7>, подчеркивая, что она обладает только присущими ей чертами, например публичностью <8>. Д.В. Лоренц отстаивает точку зрения, что "реституция индивидуально-определенной вещи обладает самостоятельной юридической природой, поскольку существует возможность трансформации натуральной реституции в денежную реституцию, реституция является синаллагматичной (истец, инициируя притязание, автоматически становится обязанным вернуть полученное им от контрагента) и обладает посессорным характером (участник сделки не обязан доказывать свой титул на переданную вещь)" <9>. При этом сторонники реституции как самостоятельного способа защиты в большинстве своем не отрицают возможности применения норм из кондикции, но отводят им дополнительную роль. Например, А.В. Климович <10>, усматривая в реституции самостоятельное требование, направленное на возврат имущества, отводит кондикции роль способа защиты при недостаче или ухудшении возвращаемого имущества; для возмещения разницы изменившейся цены вещи; определении подлежащей возврату суммы, если полученное по недействительной сделке выражалось в пользовании имуществом или в предоставленной услуге; при возмещении доходов, которые лицо извлекло или должно было извлечь, владея имуществом по недействительной сделке, а также при начислении процентов за пользование чужими средствами, если предметом возврата является денежная сумма. Похоже высказывается И.В. Матвеев <11>. Он полагает, что для возврата вещи должен использоваться реституционный иск; кондикционный иск должен применяться в той части, в которой безосновательное владение принесло какую-либо прибыль (доход).
--------------------------------
<4> Цит. по: Гутников А.В. Недействительные сделки в гражданском праве. Теория и практика оспаривания. М., 2003. С. 228.
<5> Кархалев Д.Н. Соотношение мер защиты и мер ответственности в гражданском праве России: Дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.03. Екатеринбург, 2003. С. 105.
<6> Там же.
<7> См.: Скловский К.И. Некоторые проблемы реституции // Вестник ВАС РФ. 2002. N 8. С. 116.

КонсультантПлюс: примечание.
Монография К.И. Скловского "Собственность в гражданском праве" включена в информационный банк согласно публикации - Статут, 2008 (4-е издание, переработанное и дополненное).

<8> См.: Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. С. 317.
<9> Лоренц Д.В. Виндикация: юридическая природа и проблемы реализации: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.03. Краснодар, 2008. С. 9.
<10> См.: Климович А.В. Кондикционные обязательства в гражданском праве: Дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.03. Иркутск, 2002. С. 213.
<11> См.: Матвеев И.В. Правовая природа недействительных сделок: Дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.03. М., 2002. С. 45.

 

Не вдаваясь в подробности научной полемики и размышляя с чисто прикладных позиций, заключим, что существование реституционного иска отдельно от виндикационного, кондикционного и других внушает беспокойство преимущественно ученым и не мешает правоприменительной практике, следовательно, объективной нужды в отказе от реституции нет. Нами как практиками путаница, а также конкуренция исков не ощущаются, и совершенно четко выстраивается схема, прописанная в п. 2 ст. 167 и ст. 1103 ГК РФ, при которой истребование имущества одной стороной сделки от другой, если соглашение признано недействительным, должно осуществляться реституционным иском. Кондикционный иск применяется во всех иных случаях, когда исполнение по недействительной сделке было сопряжено с неосновательным приобретением или сбережением. Например, если совершен договор мены с доплатой, сторона, получившая доплату, должна вернуть полученную вещь и денежную сумму по реституционному иску, а проценты за пользование чужими денежными средствами в порядке кондикции.
Более того, жизнь преподносит нам задачи, решение которых возможно только реституционным иском как иском, о применении которого может заявить не только сторона обязательственного правоотношения, но и любое заинтересованное лицо. Наиболее ярко это прослеживается в отношении ничтожных сделок, совершаемых с целью воздействия на правовую сферу лица, не являющегося стороной этой сделки. Так, по одному из исков о признании ничтожным договора дарения в силу мнимости истец - кредитная организация обосновала свою заинтересованность в оспаривании сделки тем, что даритель является должником кредитной организации и заключение договора дарения всего своего имущества дарителем-должником препятствует банку реализовать свое право на обращение взыскания на имущество должника. Суд признал истца надлежащим субъектом оспаривания сделки (дело N 2-390/2008 // Архив Абаканского городского суда Республики Хакасия). Существует такой подход и в арбитражных судах. Правда, в обнаруженном нами деле арбитражный суд добавил, что заинтересованность кредитора появляется не во всяком случае, а лишь при невозможности должника исполнить обязательство: "...при представлении доказательств о невозможности исполнения обязательства за счет имущества должника кредитор при наличии фактических и правовых оснований может рассматриваться как заинтересованное лицо, имеющее право в силу ст. 166 ГК РФ требовать применения последствий недействительности ничтожной сделки, заключенной должником с третьим лицом, если она препятствует надлежащему выполнению обязательства" (Постановление ФАС Северо-Кавказского округа от 15 февраля 2006 г. N Ф08-254/2006 по делу N А32-34634/2005-47/872). По другому делу истец - один из наследников - оспаривал договор купли-продажи, заключенный другим наследником в отношении части наследственного имущества, и просил применить последствия недействительности сделки. Суд также посчитал истца надлежащим субъектом требования (дело N 2-4227/2008 // Архив Абаканского городского суда Республики Хакасия).
Если представить, что законодатель вдруг отказался от реституции и оставил только кондикцию в том виде, в котором она ныне существует, как оказались бы защищенными интересы указанных выше лиц, ведь кондикция допустима только по инициативе и между участниками обязательственных отношений? Кроме того, допустима ли кондикция там, где передача была взаимной, ибо поводом для применения этого иска является не просто безосновательная передача, а только такая, которая повлекла обогащение? Не уничтожит ли здесь встречность признак обогащения? Кстати сказать, мысль эта не нова и уже приводилась учеными, отрицающими идентичность реституции и кондикции. Вот что пишет по этому поводу А.Е. Семенова: "Строго говоря, о взыскании неосновательного обогащения можно говорить лишь тогда, если одна из сторон не получила еще встречного удовлетворения; если же взаимные обязательства из противозаконной сделки выполнены, то тут нет обогащения... так как стороны обменялись ценностями" <12>.
--------------------------------
<12> Цит. по: Туктаров Ю.Е. Требование о возврате полученного по недействительной сделке // Недействительность в гражданском праве: проблемы, тенденции, практика: Сб. статей. М., 2006. С. 144 - 173.

 

* * *

 

На основании изложенного полагаем, что признание сделки недействительной, а также применение последствий ее недействительности - самостоятельные способы защиты гражданских прав.
Иск о признании сделки недействительной как способ защиты гражданских прав направлен на: 1) сохранение титула; 2) лишение приобретателя титула собственника (но не владения) и возврат его себе. Сохраняет титул иск о признании сделки недействительной как встречный, заявляемый против требования, связанного с обязательством по отчуждению имущества. Как отнимающий титул рассматриваемый иск применяется для: а) создания предпосылок возврата владения; б) самодостаточный иск, не связанный с применением иных способов защиты. Создает предпосылки применения последствий в виде возврата владения иск о признании сделки недействительной тогда, когда противоправные действия по завладению чужим имуществом сопровождаются юридически - путем регистрации права, основанием перехода которого послужили сделки с пороками. Использование в подобных случаях только исков, направленных на возврат владения (реституционного или негаторного), считаем неэффективным, поскольку они направлены на возврат вещи от беститульного владельца. Как самодостаточный иск о признании сделки недействительной применяется, если противоправное поведение не было сопряжено с лишением владения и ограничивалось лишь отобранием титула. В этом случае истец одновременно рушит титул приобретателя и легитимирует себя в качестве собственника. Одновременно отмечаем, что современная правоприменительная практика считает недостаточным признание сделки недействительной, чтобы восстановить право собственности на недвижимое имущество. Связано такое положение дел с особенностями процедуры государственной регистрацией права собственности. Не соглашаясь с этим, полагаем, что раз недействительная сделка не влечет юридических последствий (п. 1 ст. 167 ГК РФ), она не влечет и возникновения права собственности. Следовательно, решения о признании сделки недействительной достаточно для того, чтобы не считать нынешнего владельца собственником, соответственно есть основания для аннулирования записи. Если же этого не произошло, суд вправе игнорировать запись о государственной регистрации права, исходя из приоритетности решения о признании сделки недействительной.
Что касается иска о реституции, то он как способ защиты гражданских прав направлен на возврат вещи лицу, лишившемуся ее во исполнение недействительной сделки. Мнение о том, что реституция, во всяком случае, является способом защиты права собственности, мы поддерживаем отчасти - только там, где прежний владелец был собственником или обладал вещью на ином законном основании. Исконное же назначение реституции видим в возвращении "голого" владения. Особенности реституции как способа защиты гражданских прав, кроме направленности, состоят в: 1) субъектном составе, где различаются субъекты, понуждаемые к реституции, и субъекты, понуждающие к ней; 2) взаимном характере рассматриваемого иска. Не отрицая близкой природы реституции, виндикации и кондикции, мы тем не менее считаем реституцию самостоятельным иском, замены которому при существующей конструкции кондикции и виндикации нет.

 

(Статья: Признание сделки недействительной и применение последствий ее недействительности в виде реституции как способы защиты гражданских прав (Окончание) (Потапенко С.В., Зарубин А.В.) ("Нотариус", 2010, N 3))

 

 

КВАЛИФИКАЦИЯ МНИМОЙ СДЕЛКИ (ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПРЕЗИДИУМА ВАС РФ ОТ 01.06.2010 N 16064/09)

 

Налоговый орган вправе без обращения в суд взыскивать доначисленные налоги, пени и штрафы по сделкам, признанным налоговым органом мнимыми (нереальными).

 

Суть дела

Налоговым органом была проведена выездная налоговая проверка общества по вопросам соблюдения налогового законодательства, по итогам которой принято решение о привлечении общества к ответственности за совершение налогового правонарушения.
Основанием для доначисления данным решением налогов на прибыль и НДС, начисления соответствующих пеней и штрафов послужили выводы налогового органа о ненадлежащем подтверждении обществом хозяйственных операций по приобретению химической продукции у российских поставщиков (далее - организации). Обществом, по мнению налогового органа, была создана видимость осуществления хозяйственных отношений с данными организациями, которые в действительности отсутствовали. Поэтому налоговый орган счел необоснованными применение обществом налоговых вычетов по НДС и включение в состав расходов затрат по упомянутым операциям, уменьшающих налоговую базу по налогу на прибыль.
Решение налогового органа N 189 было частично оспорено обществом в арбитражном суде, который решением по делу N А27-4425/2009-6 в удовлетворении этого требования отказал. Арбитражный суд согласился с выводом налогового органа о направленности действий общества на получение необоснованной налоговой выгоды, отметив, что реальность его хозяйственных операций с организациями-поставщиками документально не подтверждена, документы, содержащие недостоверные сведения, не подтверждают совершения хозяйственных операций с названными контрагентами.
Налоговым органом было выставлено обществу требование, которым ему было предложено добровольно уплатить суммы недоимок, пеней и штрафов. В связи с неисполнением требования налоговым органом было принято решение N 8719. Не согласившись с указанным решением налогового органа, общество обратилось в арбитражный суд с заявлением о признании недействительным данного решения о взыскании налогов, пеней, штрафов за счет денежных средств на счетах общества. По мнению общества, в рассматриваемом случае налоговый орган изменил юридическую квалификацию сделок, оценив их как ничтожные, поэтому взыскание недоимок, пеней и штрафов в бесспорном порядке является неправомерным на основании пп. 3 п. 2 ст. 45 НК РФ.

 

(Статья: Квалификация мнимой сделки (Постановление Президиума ВАС РФ от 01.06.2010 N 16064/09) (Чулкова Л.) ("Финансовая газета. Региональный выпуск", 2010, N 40))

 

Решения арбитражных судов

Решением арбитражного суда первой инстанции в удовлетворении требования обществу было отказано. При этом суд исходил из того, что изложенные в решении налогового органа N 189 выводы свидетельствуют о представлении обществом документов, содержащих недостоверные сведения, и не являются переквалификацией сделок для целей налогообложения.
Постановлением арбитражного апелляционного суда решение арбитражного суда первой инстанции отменено, требование общества удовлетворено. Суд апелляционной инстанции сделал вывод о наличии в данном случае оснований для применения пп. 3 п. 2 ст. 45 НК РФ.
Федеральный арбитражный суд Постановление арбитражного суда апелляционной инстанции отменил, решение арбитражного суда первой инстанции оставил без изменения.

 

(Статья: Квалификация мнимой сделки (Постановление Президиума ВАС РФ от 01.06.2010 N 16064/09) (Чулкова Л.) ("Финансовая газета. Региональный выпуск", 2010, N 40))

 

Позиция Президиума ВАС РФ

По мнению Президиума ВАС РФ, выводы судов первой и кассационной инстанций являются обоснованными ввиду следующего.
Согласно пп. 3 п. 2 ст. 45 НК РФ взыскание налога в судебном порядке производится с организации или индивидуального предпринимателя, если их обязанность по уплате налога основана на изменении налоговым органом юридической квалификации сделки, совершенной таким налогоплательщиком, или статуса и характера деятельности этого налогоплательщика.
В п. 8 Постановления Пленума ВАС РФ от 12.10.2006 N 53 указано: при изменении юридической квалификации гражданско-правовых сделок (п. 1 ст. 45 НК РФ) судам следует учитывать, что сделки, не соответствующие закону или иным правовым актам, мнимые и притворные сделки являются недействительными независимо от признания их таковыми судом в силу ст. 166 ГК РФ.
В Постановлении Пленума ВАС РФ от 10.04.2008 N 22 разъяснено: при установлении в ходе налоговой проверки факта занижения налоговой базы вследствие неправильной юридической квалификации налогоплательщиком совершенных сделок и оценки налоговых последствий их исполнения налоговый орган, руководствуясь пп. 3 п. 2 ст. 45 НК РФ, вправе самостоятельно осуществить изменение юридической квалификации сделок, статуса и характера деятельности налогоплательщика и обратиться в суд с требованием о взыскании доначисленных налогов (начисленных пеней, штрафов). При этом, поскольку ничтожные сделки являются недействительными независимо от признания их таковыми судом (п. 1 ст. 166 ГК РФ), суд решает вопрос об обоснованности указанной переквалификации в рамках рассмотрения налогового спора и в том случае, когда изменение налоговым органом юридической квалификации сделок, статуса и характера деятельности налогоплательщика основано на оценке сделок в качестве мнимых или притворных (абз. 3 и 4 п. 7 названного Постановления).
В рассматриваемом случае доначисление налоговым органом налогов, начисление пеней, взыскание штрафов произошло в результате представления обществом документов, содержащих недостоверные и противоречивые сведения, которые в совокупности с другими выявленными налоговым органом обстоятельствами не подтверждают факта реального осуществления им хозяйственных операций с российскими поставщиками.
Поскольку доначисление налоговым органом обществу налогов, начисление пеней и взыскание штрафов не обусловлены изменением юридической квалификации сделок, при вынесении решения N 8719 о бесспорном их взыскании налоговым органом не были нарушены положения пп. 3 п. 2 ст. 45 НК РФ.
Президиум ВАС РФ постановил:
решение арбитражного суда первой инстанции и Постановление арбитражного суда кассационной инстанции оставить без изменения;
заявление общества оставить без удовлетворения.

 

(Статья: Квалификация мнимой сделки (Постановление Президиума ВАС РФ от 01.06.2010 N 16064/09) (Чулкова Л.) ("Финансовая газета. Региональный выпуск", 2010, N 40))

 

Комментарий

Основной вывод из Постановления Президиума ВАС РФ N 16064/09 сводится к следующему: квалификация налоговым органом сделки как мнимой не является переквалификацией сделки, поскольку нельзя изменить вид сделки, если сделки в реальности не было. Иными словами, нельзя переквалифицировать сделку с мнимой на действительную.
Мнимой сделка была признана высшей судебной инстанцией вследствие представления налогоплательщиком документов, содержащих недостоверные и противоречивые сведения. Данные обстоятельства позволили Президиуму ВАС РФ прийти к выводу, что имеет место лишь видимость хозяйственных операций. Он сделал вывод, что квалификация налоговым органом сделки как мнимой не влечет за собой для налогового органа обязательности соблюдения положений пп. 3 п. 2 ст. 45 НК РФ - взыскания доначисленных налогов, пеней и штрафов только в судебном порядке.
Необходимо обратить внимание на то, что в Постановлении Президиума ВАС РФ N 16064/09 содержится указание на обязательность изложенной правовой позиции при рассмотрении арбитражными судами аналогичных дел. Это означает возможность пересмотра судебных дел, имеющих схожие фактические обстоятельства по вновь открывшимся обстоятельствам, с учетом позиции КС РФ, изложенной в Постановлении от 21.01.2010 N 1-П.

 

(Статья: Квалификация мнимой сделки (Постановление Президиума ВАС РФ от 01.06.2010 N 16064/09) (Чулкова Л.) ("Финансовая газета. Региональный выпуск", 2010, N 40))

 

 

python для детей

Сейчас читают